АВГУСТ. Я посмотрел в интернете: средняя скорость одетого человека в свободном падении – между 190 и 205 км в час, то есть 55 м в секунду. Тогда это будет… Шестьсот… В общем вместе с моментом ускорения десять секунд падения.
ЮЛЯ. Да, примерно.
АВГУСТ. А ты уже просчитала, да? А что ты будешь делать в эти десять секунд?
ЮЛЯ. Падать.
АВГУСТ. Ах!
ЮЛЯ. И умирать.
АВГУСТ И всё?
ЮЛЯ. Десять секунд умирания. Я просто стану уходить, и ничего не будет больше, всё ещё будет и одновременно ничего уже не будет. Ни одной вещи, ни одного события на свете, – ничего, что меня как-то касалось бы.. Ты отдал всё: свою радость и печаль, ненависть и любовь, свой мерзкий характер и ответственность за старый хлам. Совсем всё. И ты совершенно холоден ко всему. Наш континент производит в день сорок миллионов тонн дерьма, но всё это уже не твоя проблема. Каждая мысль излишня. Каждое действо невозможно. Всё осталось позади. Ни за что больше не отвечаешь, даже дышать больше не надо. Ты свободен больше абсолютно ничего не делать. Бесконечная абсолютная свобода. Ты – Бог, и Бог ничего не делает. Твоё восприятие истинно на несколько секунд, но возврата нет, и нет «за» и «против».
…………………
ЮЛЯ. А потом тебя нет.
АВГУСТ. А твоя память? Что ты сделаешь со своей памятью? Ты же не можешь всё просто так позабыть.
ЮЛЯ. Отнюдь. Ты должен покончить со всем ещё до того
АВГУСТ. Покончить.
ЮЛЯ. Да. Надо сконцентрироваться на моменте.
АВГУСТ. На моменте, да?
ЮЛЯ. Если ты, конечно, не хочешь умереть, не заметив того. Но всю жизнь идти к одному этому моменту и потом пропустить его – это, по-моему, самое глупое, что можно себе представить
АВГУСТ. Я всегда надеялся, что не пропущу короткий момент жизни, когда он возникнет..
ЮЛЯ. Это одно и то же.
АВГУСТ считает до десяти.
АВГУСТ. Я думал сначала: падая, буду думать только об одном – вот оно! вот оно! вот оно! вот оно! Я думал, это будет моя последняя мысль. «Вот» и «оно». Абсолютно пустая мысль. Которая ничего не значит. Совершенно пустая, но какая-то очень подходящая. Но боюсь, на десять секунд её не хватит, и прямо перед концом я быстренько подумаю ещё о чём-нибудь ненужном и не подходящем, например: «Ты думаешь – вот оно! – потому что так настроился, а при этом отец купил тебе апельсиновое мороженое, тогда, в луна-парке, когда тебе четыре года было». Бум!
ЮЛЯ. Апельсиновое?
АВГУСТ. Это я только что придумал.
ЮЛЯ. А тебе отец не покупал апельсиновое мороженое?
АВГУСТ. Да… Не знаю. Да нет, конечно. Но я наверняка в эти десять секунд не буду думать «вот оно!». Ни за что. Сейчас я наверняка десятую долю секунды потрачу на апельсиновое мороженое. Даже в самые напряжённые и удивительные ситуации моей жизни я не смогу прожить без нарушения концентрации. Я ничего не могу принимать всерьёз и надолго.
ЮЛЯ. Если ничего не принимать всерьёз, приходится постоянно лгать.
АВГУСТ. Да, но все лгут. И про всё. Даже «вот оно!» звучит как ложь, чем дольше я об этом думаю. Потому мне и не надо ни на чём долго концентрироваться. Единственное, что постоянно и прочно, – это скука. Её я воспринимаю всерьёз. Скуку.
ЮЛЯ. А я не выношу скуку.
АВГУСТ. А её следовало бы принимать всерьёз. Она – везде. Всё мироздание скучает смертельно, всё замедляется. Музыка, диджеи, машины, планеты, элементарные частицы. Всё расслабляется. Всеобщая расслабуха. В один прекрасный день Луна свалится на Землю. Я как-то слышал. Из-за гравитации. Потому что Земля засасывает, и Луна теряет свои обороты. У моего отца тоже уже не хватает оборотов. Крутится вокруг матери. Всё засасывает. Всё мироздание засасывает и расщепляется, становясь однообразным, скучным, холодным и мёртвым. Chill-out. Расслабуха. Где-то как-то я читал: «Большой взрыв был ударом по твердолобой глупости. Мироздание стало порождением осознания самонедостаточности». Это я запомнил. Не знаю, что оно значит, но сказано точно. В тон. Короче, десять секунд падения – слишком много, чтобы она не прекратилась, скука. Даже если тебя больше ничто не касается, в твоём мозгу вспыхивают воспоминания о каких-то бессмысленных вещах и событиях. И вспоминается прохладный вечер на озере, и солнышко по мху, и запах на даче, или как у тебя зуб болел, или ребёнок в припадке эпилепсии, и твой велосипед в сарае, и эскалатор, на котором ты впервые целовался, и ты осознаёшь, до чего же ты был глуп, лжив, мелок и отвратителен, что ничего не смог по-настоящему сотворить со всем и вся, и охватывает тогда тебя самая долгая из всех скук. Десять секунд – это вечность. Спрашивается, не стоит ли нам спрыгнуть где-нибудь пониже.
ЮЛЯ. У тебя подружка есть?
АВГУСТ. Нет.
ЮЛЯ. Не удивительно.
АВГУСТ. Серьёзно?
ЮЛЯ. Меня депрессия охватывает, если я тебя долго слушаю.
АВГУСТ. А ты разве вообще не в депрессии?
ЮЛЯ. Нет.
АВГУСТ. Нет?
ЮЛЯ. Что?
АВГУСТ. Ты не в депрессии?
ЮЛЯ. Нет.
АВГУСТ. А в чём же?
ЮЛЯ. В норме. Я – счастлива.
АВГУСТ. Ты что, разыгрываешь тут меня?
ЮЛЯ. Нет.
АВГУСТ. Не понимаю.
ЮЛЯ. У меня склонность быть счастливой.
АВГУСТ. Ага. Конечно. И это нормально.
ЮЛЯ. Я и говорю.
АВГУСТ. Я имею в виду: склонность такая нормальна. Но не для самоубийц. Их же тянет скорее к пропасти, бездне и т.д. К страхам и ужасам.
ЮЛЯ. Ага.
АВГУСТ. Не понимаю.
ЮЛЯ. Депрессия не стоит того. Это глупо, оно мешает и вообще скучно. И совершенно ничего не даёт. Вообще ничего. Даже самоубийце не даёт ничего. Самоубийцы в депрессии – тряпки.
АВГУСТ. Но почему же ты тогда хочешь убить себя?
ЮЛЯ. Ты что, совсем дурак?
АВГУСТ. А что?
ЮЛЯ. Что ты на меня выпятился? Я же тебе сказала, что мне всё осточертело. Остохренело. Обрыдло. Надоело. Хватит. Не стану начинать всё сначала.
АВГУСТ. Не надо орать. А то разбудишь зверей от зимней спячки. А тут медведи есть?
ЮЛЯ. Да.
АВГУСТ. Вот чёрт!
…………….
АВГУСТ. А ты мне так и не ответила, почему не стала делать это в одиночку.
ЮЛЯ. Потому… потому что в сравнении с затратами не стоит. А должно стоить. Хочу наполненности жизни, по-настоящему, до конца. Жить в одиночку патетично, и умирать тоже. Не хочу сгинуть, скуля в каком- нибудь уголке. И к тому же, в одиночку я бы, может, никогда не стала этого делать.
АВГУСТ. А что ты имеешь в виду под «стоит»?
ЮЛЯ. Хочу что-то с этого поиметь. Хочу знать, как это оно, когда кто-то сейчас умрёт. По телевизору я видела, как они расстреливают людей, в замедленной съёмке, и вообще. Но телевизор – это дерьмо. А при замедленной съёмке вовсе не лучше видно, видно только лучше, что не видно ничего.
АВГУСТ. Ты хочешь увидеть, как умирает другой.
ЮЛЯ. Да.
АВГУСТ. То есть как я умираю.
ЮЛЯ. Да.
АВГУСТ. Ты совсем сбрендила. Нет, ты ж больная. С хорошим приветом.
ЮЛЯ. Ах.
АВГУСТ. Может, наркотики или что-то в этом роде?
ЮЛЯ. Ты тащишься со мной через пол-Европы, чтобы постоять тут со мной в снегах. И тебе хорошо. Да? Посмотри на себя. Это что, нормально? По крайней мере, я знаю, что делаю. А ты знаешь? Где ты? Почему ты там, где ты есть?
АВГУСТ. Понятия не имею.
ЮЛЯ. Ты на краю пропасти. Очутился на другом конце своей непрожитой жизни, мой милый.
АВГУСТ. А может, я здесь не для того, чтобы убить себя, милая моя.
ЮЛЯ. Откуда мне знать, почему ты здесь?
АВГУСТ. Вот именно, откуда тебе знать, почему я здесь.
ЮЛЯ. Что, туману напустить собираешься?
АВГУСТ. А что если я скажу тебе, что не стану этого делать? Просто потому что и не собирался никогда? Потому что поехал просто из любопытства!
ЮЛЯ. Знаешь, почему это неправда? Потому что ты в штаны наложил. Ты прям трясся весь, там в такси. Я думала: предашь нас. Водитель всё поглядывал на твои руки. Я всё видела. Ты боишься.
АВГУСТ. Мне холодно было. И сейчас ещё холодно. А с тех пор, как я стою тут и слушаю тебя, мне ещё холоднее.
ЮЛЯ. Ты боишься.
АВГУСТ. Я не знаю тебя. Не знаю, кто ты есть, и вообще.
ЮЛЯ. Да какая разница. Я вообще ничем не отличаюсь от всех девчонок, которых ты знаешь. Можешь проецировать в меня всё, что хочешь. У меня даже косметика с собой кое-какая есть, чтоб тебе легче было.
АВГУСТ. В тебя проецировать?
ЮЛЯ. Да. Представь себе, что я твоя мать или что-то в этом роде.
Откуда мне знать, какие у тебя заскоки.
АВГУСТ. Ты совсем сошла с катушек. И чего я только тут делаю?
ЮЛЯ. Нюни распускаешь. Мы только что прибыли сюда. И это тебе не пикник. Я оплачиваю тебе перелёт, а ты нюни распускаешь.
АВГУСТ. Да ничего я не распускаю, чёрт побери! Я не знаю тебя.
ЮЛЯ. Да не важно! Мы желаем одного и того же. Хотим здесь покончить жизнь самоубийством.
АВГУСТ. Я не доверяю тебе. И не верю. Не понимаю тебя. Ты даже не в депрессии. Почему хочешь убить себя? – Не знаю. Ты не говоришь со мной. Во всяком случае, честно не говоришь. Что мы тут, в цирке или где? Почему ты не говоришь со мной по-человечески? Что ты всё притворяешься? Я же вот не притворяюсь.
ЮЛЯ. Если оно и звучит несколько неестественно, так это оттого, что я себя заставляю разговаривать, чтоб поддержать твой настрой. Как есть, так и есть.
АВГУСТ. Да, давай выскажемся, как оно есть. Это правильно.
ЮЛЯ. Потому что ты меня принуждаешь изображать перед тобой некие беседы.
АВГУСТ. Минуточку. Ты же хотела взять кого-то с собой. И не хотела прибыть суда в одиночестве. Хотела увидеть, как выглядит другой перед лицом смерти. Вот и поимела. Так вот выглядит тот, кто собирается умереть. У него как раз словесный понос. Вот дерьмо!
ЮЛЯ. Понос дерьмом.
АВГУСТ. Да. И это тоже. Возможно.
ЮЛЯ. «Перед лицом смерти». И откуда ты только берёшь такое дурацкое?
……………….
ЮЛЯ. Ты что, реветь собрался?
АВГУСТ. Нет.
ЮЛЯ. Сейчас захнычешь.
АВГУСТ. Нет.
ЮЛЯ. Ой, люди, держите, сейчас захнычет.
АВГУСТ. Какие люди?
ЮЛЯ. Да это выражение такое. «Он хнычет, люди».
АВГУСТ. Не знаю такого.
ЮЛЯ. Вот, пожалуйста. Можешь на старости лет чему-нибудь и научиться.
АВГУСТ. А что оно значит-то, это выражение?
ЮЛЯ. «Я удивлён, что ты захныкал».
АВГУСТ. Я не хнычу.
* Разделы: Обновления - Драмы - Комедии - Мелодрамы - Пьесы
Похожие произвидения: ДВЕ ДВЕРИ, ХОЧУ ЛЮБИТЬ, ДУДОЧКА,
