1999, 2004 г.г.
Василий Лоза
комедия в 2 действиях
место действия: российская провинция
время действия: наши дни
действующие лица:
КАБИЦКИЙ Иннокентий Ильич – актёр
ШМУЦ Адольф – драматург
МОСТОВАЯ Агния Евгеньевна – актриса
СОКОЛОВА Марика Георгиевна – актриса
ДОМОЖИРОВ Рудольф Семёнович – меценат
ЕФИМОВ Анатолий Ефимович – режиссёр
ЕРЕМЕЕВ Роман Сергеевич – директор
Действие 1.
СЦЕНА 1. Театр. Пустое пространство. Затем – Кабицкий.
КАБИЦКИЙ. На театре нет важнее персонажа, чем актёр. У вас могут быть деньги, помещение, идеи, материал, но всё – ничто, если нет актёра. У вас его нет? Попросите у Создателя. Он хороший, добрый, чуткий, когда и вы – хороши, добры, чутки. Попросите, и Он дарует вам актёра или даже целое актерское братство! А братство само разберётся и выдаст на гора от себя: и драматурга, и режиссёра, и директора, и даже финансиста. Актёр всегда есть Божий Дар! Вы слышите, Хранители Театра, где вы!? Вы есть. Вы здесь. И ещё, редкий человек в силах полюбить тебя, человечество, а уж признаться в гуманизме вслух: фи, неприлично… и только актёр вас любит, люди. Он кричит: Люблю! Человек, ты слышишь? Приди в театр и услышь, как нигде, как ни от кого: Люблю!
СЦЕНА 2. Улица. Тот же Кабицкий. Входит Шмуц.
ШМУЦ. Прошу прощения, не вы есть Кабицкий?
КАБИЦКИЙ. Я Кабицкий Иннокентий Ильич, жду посылочку из Москвы.
ШМУЦ. Пожалуйста, прошу вас.
КАБИЦКИЙ. Благодарю! Благодарю, благодарю. Если бы вы знали, что в свёртке, вам неверное захотелось бы иметь именно это и более ничего!
ШМУЦ. До свидания.
КАБИЦКИЙ. Уже оставляете старика? А как же плата?
ШМУЦ. Я не пью.
КАБИЦКИЙ. Вы – немец, меня предупредили.
ШМУЦ. До свидания. Как скорее пройти до пригородных автобусов?
КАБИЦКИЙ. Что же насчёт платы за доставку бесценного груза?
ШМУЦ. Боже мой, нищая Россия ещё грезит оплатой услуг?
КАБИЦКИЙ. Какие суровые слова произнесли вы сейчас.
ШМУЦ. Однако, как же мне пройти к пригородной автобусной станции?
Входит Мостовая
КАБИЦКИЙ. Агния Евгеньевна! Позвольте представить вам молодого человека, согласившегося стать книгоношей.
ШМУЦ. Добрый утро.
МОСТОВАЯ. Что, забывается язык? А ведь ты ж кропал стишата на великом русском языке, пьесы ваял, графоман хренов. Какая патриотика билась в его опусах, Кеша, я кое-что, поднапрягшись, и теперь смогу зачитать. Аркашка, ты – эмигрант! Какая прелесть. Лжец не может быть эмигрантом, он – предатель Родины.
ШМУЦ. Вы обознались.
МОСТОВАЯ. Ага, я обозналась! Так не бывает, понял?
ШМУЦ. Прощайте.
КАБИЦКИЙ. Постойте!
ШМУЦ. Вы отрываете мой рука! Доннер вэтэр, автобусная станция где?
КАБИЦКИЙ. Я скажу, как только вы согласитесь откушать с нами чаю, пирога и театру!
ШМУЦ. Дикость. (Уходит.)
МОСТОВАЯ. Пыли, пыли отсюда, враг народа. А ты, придурок, чего таращишься?
КАБИЦКИЙ. Агния Евгеньевна, я вам не муж и потому…
МОСТОВАЯ. Вот и вали отсюда, маразматик. Идёшь ко мне жрать чай, или как?
КАБИЦКИЙ. Если бы я курил, то закурил бы! Какие нервы нужно иметь, чтобы общаться с вами. А голову вашу вам стоило проверить бы, как раз на предмет маразма, перед ней немец, а она: Аркаша!
МОСТОВАЯ. Дай свёрток, имбирь-то хоть не забыли прислать? Щитовидка замучила. На твою книгу, болван, читает всякую ересь, “Энциклопедия искусств”! Когда собаке делать не фиг… Сабашников! Вспомнила: Аркадий Сабашников, вот как зовут нашего немчика на посылках. А клёво я его отбрила! А? Не злись, Кеша, так с ними и надо, оставили нас здесь подыхать и оттуда грязью нас поливали. Оттого и подмыло великую державу, волной смыло. Ну, пошли уже завтракать, Кабицкий. Дома книжку посмотришь.
КАБИЦКИЙ. Я обещал позвонить Марике Георгиевне и насколько возможно подробно рассказать об А. Шмуце и его пьесах, особенно о “Бенефисе”, пресс-конференция сегодня, надо же хоть что-то сказать о драматургическом материале…
МОСТОВАЯ. Твоя Марика Георгиевна, которая Соколова, – сука.
КАБИЦКИЙ. Но какая актриса! Ничуть не хуже вас.
МОСТОВАЯ. Не лги мне, Кеша! Она лучше меня, много лучше. Но я – Мостовая, Агния Мостовая! Что есть более, чем актриса. Понял?
КАБИЦКИЙ. Вот и буква “Ш”? И Ефимов тоже очень просил снабдить его информацией… замечательная энциклопедия, новьё!
МОСТОВАЯ. И Ефимов твой – сучонок. Прекрасный режиссёр, мне такой мастер и присниться не мог, повезло Соколовой. Режиссёр – да, но не театрал, нет. А меня на сцене уже никому не увидеть, вот и всё моё величество. Слава Богу, что я уже не актриса! А с сегодняшнего дня пойдет и отсчет пенсионного обеспечения, вот, чей должен быть бенефис нынче, мой! У меня день рождения! И это – мой театр! Мой! Чтоб ты, Соколиха, подавилась своим зданием, кашалотина… Кеша, тебе плохо!? Что с тобой, Кабицкий! Перестань рожи строить, подлец! Не умирай, дрянь! Я же ничего не могу с тобой поделать… что, что ты хочешь сказать? Кеша! Говори! Куда ты тычешь? Книга? Ну. Здесь? Ну? Что? Что… что.
КАБИЦКИЙ. Агния Евгеньевна! спокойнее, спокойнее, держите себя в теле… в руках! Здесь скамейка… вот! Сядемте, сядемте! Сели? Вот и прелестно, вот и прелестно…
МОСТОВАЯ и КАБИЦКИЙ. Каково!? Н-да-ааа…
МОСТОВАЯ. А?
КАБИЦКИЙ. А?
МОСТОВАЯ и КАБИЦКИЙ. А? А?! Аааааа…
МОСТОВАЯ. Погода сегодня… а?
КАБИЦКИЙ. Вот я и думаю: март.
МОСТОВАЯ. Давай-ка, только не гони, полегонечку, вслух… нет, постой. Покурим?
КАБИЦКИЙ. Не дам.
МОСТОВАЯ. Дам, не дам, дама просит! В минуту потрясения.
КАБИЦКИЙ. Читать?
МОСТОВАЯ. Только не крась слова, не утрируй, простенько, так: парам-парам, ля-лям, ля-лям, как учили: отстранено… парам-парам, ля-лям, ля-лям.
КАБИЦКИЙ. Шмуц Адольф, тысяча девятьсот пятьдесят второго года рождения, драматург, лауреат Нобелевской премии в области литературы за тысяча девятьсот девяносто седьмой год, проживает в Германии. Родился в Советском Союзе, в семье репрессированных поволжской немки и дальневосточного еврея, в посёлке Цементный Завод, близ города Мухолётска, где стал публиковаться под псевдонимом Аркадий Сабашников, автор таких пьес, как… и так далее.
КАБИЦКИЙ и МОСТОВАЯ. Каково!?! Н-да-ааа…
МОСТОВАЯ. А?
КАБИЦКИЙ. А?
МОСТОВАЯ и КАБИЦКИЙ. А? А! Аааааа…
МОСТОВАЯ. Погода сегодня… а?
КАБИЦКИЙ. Вот и я думаю: март.
МОСТОВАЯ. Может быть, попробовать высадить имбирь в комнатных условиях? Или с девчонками договориться, чтоб у себя на даче попробовали, в теплице? Как думаешь, взрастёт имбирь на нашей земле?
КАБИЦКИЙ. Вырастет, конечно, да станет ли плодоносить? Чаю хочется, чаю…
МОСТОВАЯ. Идём.
КАБИЦКИЙ. Это – он, не совпадение?
МОСТОВАЯ. Он, он, уж я знаю.
КАБИЦКИЙ. Прости, что нагрубил тебе.
МОСТОВАЯ. Живи.
КАБИЦКИЙ. Погода сегодня… а?
КАБИЦКИЙ. Март. Несомненно: март.
МОСТОВАЯ. А?
КАБИЦКИЙ. А?
МОСТОВАЯ и КАБИЦКИЙ. А? А! Аааааа…
СЦЕНА 3. Квартира Доможирова. Здесь Соколова и Доможиров.
СОКОЛОВА. Отвратительно… отвратительно… отвратительно… мерзость. Никогда мне не было столь гадко и гнусно в светлый праздник Дня Театра. Я не хочу на сцену! Я боюсь сегодня вечером выйти на сцену! Ужели подобное может быть? Невероятно! Только не говори мне ничего, мне ничего говорить не надо… говорить ничего не надо мне! Я настаиваю, что жизнь отвратительна, мерзкий мартовский день, мерзкий город, мерзкая я…
ДОМОЖИРОВ. … мерзкий муж.
СОКОЛОВА. Безусловно! Зачем ты сотворил всё то, чему предстоит нынче состояться? Состояться и кончиться. Театр в нашем городе умер, его не следовало реанимировать. Добра не будет! Можно понять, оправдать, объяснить, обнадёжиться, покориться кроме… кроме.
ДОМОЖИРОВ. Кроме?
СОКОЛОВА. Моего выхода на сцену, Доможиров!
ДОМОЖИРОВ. Сколько раз просить, девочка моя, брось похабную богемную привычку называть мужа по фамилии. Мне пора.
СОКОЛОВА. А я моей фамилией горжусь! Ты понимаешь ли, купец? Горжусь! Я Соколова Марика Георгиевна – актриса, прима!
ДОМОЖИРОВ. А у купца – дела. Привет режиссёрам
Входит Ефимов.
СОКОЛОВА. Если ты думаешь, что для театра достаточно вложения капитала, то ты заблуждаешься, дружок, деньги нужны только лишь для здания театра, для некоей коробки с канализацией, где он соизволил пребывать. Но для Его Величества Театра необходимо несколько большее, много, много больше. И ты не смеешь, смерд, говорить с первой дамой королевства в таком тоне… ты…
ЕФИМОВ. Молчать! Остыньте, Марика. Простите, Рудольф Семёнович, что прикрикнул на вашу супругу. Премьера! Да, в день, когда в городе вновь открывается театр, возрождается феникс из пепла, в наше-то время, когда шахтёры лежат на рельсах, а железнодорожники…
ДОМОЖИРОВ. Стоп. Хобби населения меня не интересуют, бездельников я не люблю. Конкретно, с минуты на минуту, подкатит директор театра – ваш Еремеев и рассчитается с вами за труды. Увидимся в здании театра после спектакля. До этого, надеюсь, ни один придворный ихнего величества театра даже не подумает показаться мне на мои глаза, прибью. Слышь, режиссер, совсем забыл, на столе – телеграмма, с вечера принесли, но вы ж припёрлись утром, я её не читал. Привет. (Уходит.)
ЕФИМОВ. Славный малый. Телеграмма… телеграмма…
СОКОЛОВА. Невежа, хам, быдло.
ЕФИМОВ. Заткнись, истеричка.
СОКОЛОВА. Молчу… молчу. А ведь я его люблю! Я боюсь сегодня выходить на сцену, Анатолий Ефимович, вы слышите?
ЕФИМОВ. Господи, как ты мне надоела, провинция! Где уже Еремеев? Получить расчёт и – в аэропорт! Соколова, не колотись, ты – гений. Всё будет правильно. Спектакль пройдёт «на ура» потому, что открытие театра для города – глобальное событие и восторгаться будут априори. Заготовлены цветы, поцелуи, спиртное, обещания властей участвовать в дальнейшей жизни единственного в городе театрального организма. Так они и выразятся: театральный организм.
СОКОЛОВА. Вы нас презираете, Ефимов, вы нас презираете.
