МАРУСЯ. От-то то же ж! А раз у них такого всего нет, что есть у нас, значит, у них и нет ничего, потому как кроме нашего ничего другого нет и быть не может.
КАТРУСЯ. Значит, нету жизни у москалей? А ну, как есть?
ДУСЯ. Ты видела?
КАТРУСЯ. Откуда же ж?
ДУСЯ. От-то то же ж. А раз не видела, значит, и нет.
МАРУСЯ. Чего очами не видно, значит, того и нет ничего.
КАРТУСЯ. А как поехать да посмотреть, вдруг и увижу, что тогда?
МАРУСЯ. Ты когда едешь?
КАТРУСЯ. Да куда ж я из села! Скотину кто посмотрит? Очумела.
ДУСЯ. От-то то же ж. Так что, ничего там и нет, покуда не увидела, а видеть ты, видать, не хочешь, значит, не увидишь, так что ж там есть?
КАТРУСЯ. Чего-то сегодня не то… чего-то не достаёт?
ДУСЯ. Вакулы не достаёт.
МАРУСЯ. Самый Божий человек был посередь нас и пропал в самый Божественный праздник. Плачь, Украйно!
КАТРУСЯ. Не смогла я сегодня стоять службу, плохо мне. И Дьяк сегодня дребезжит чуть слышным голосом.
МАРУСЯ. Голова, видать, тоже болеет, неважно выглядит. Не повезло козаку, угораздило родиться с такой фамилией, так и мучится на одноимённой должности, а жил бы себе, как все, любил бы, как мог да кого хочется.
КАТРУСЯ. А Чуб хоть в церкве, не видали?
ДУСЯ. А то! Стоит из последних сил, рядом с Головою.
МАРУСЯ. Служба кончается. А без кузнеца Христа славить жидкастенько выходит.
ДУСЯ. Вакула и должность церковного старосты исправлял.
КАТРУСЯ. А как же ж он выводил полтавским напевом «Отче наш» и «Иже херувими»!
ДУСЯ. Утонул.
КАТРУСЯ. Повесился.
МАРУСЯ. Люди из церквы пошли, служба кончилась.
Люди выходит их церкви. Среди них Оксана, Голова и Чуб.
ДУСЯ. А кузнец таки утонул.
КАТРУСЯ. Не мог он утонуть, раз он повесился.
ДУСЯ (вскочила с лавочки). Ей-бо, утонул! Чтобы не сойти мне с места, когда не утонул.
КАТРУСЯ (вскочила с лавочки). А ты сойди с места, сойди! Потому как повесился.
ДУСЯ. Не могу сойти, я правду люблю! Утонул.
КАТРУСЯ. Разве сама его топила?
ДУСЯ. Какой гадский оговор!
КАТРУСЯ. Люди добрые! Разве я лгунья какая? Разве я сглазила кого!
ДУСЯ. Люди! Разве я у кого корову украла? Разве ко мне не имеют веры!
МАРУСЯ (вскочила с лавочки). Разве может такой приличный украинский человек поверить такому фиолетовому носу, а?
ГОЛОВА. То кому она про кого теперь сказала, а? а? а!
ЧУБ. Да какая разница, пан Голова.
ДУСЯ. Я же ж говорю: утонул!
КАТРУСЯ. Вот, чтобы мне воды не захотелось пить, когда старая Переперчиха не видела собственными глазами, как кузнец повесился!
МАРУСЯ. Скажите так: чтоб тебе водки не захотелось пить, стара пьяница.
ДУСЯ. Кто то скажет?
КАТРУСЯ. Кто пьяница да ещё и стара?
ДУСЯ. То никак не я, то, наверное, Катруся!
КАТРУСЯ. Я?! Того не может быть никогда, то, конечно, Дуся!
ДУСЯ. Нужно быть сумасшедшей, как ты, чтобы повеситься! Он утонул в проруби! То я так знаю, как то, что ты сейчас была у шинкарки!
КАТРУСЯ. Страмница! Вишь, чем стала попрекать! Молчала бы, негодница! Разве я не знаю, что к тебе Дьяк ходит каждый вечер!
ДУСЯ. Что Дьяк? Кому Дьяк?
МАРУСЯ. Дьяк?! Я дам знать Дьяка! Кто сказал: Дьяк?!
КАТРУСЯ. А вот, к кому ходит Дьяк!
МАРУСЯ. Так то ты, щучка, стерлядь, краснопёрка сивая, плавниками своими нагнетаешь омут, и поишь нечистым зельем, чтобы он ходил к тебе!
ДУСЯ. Отвяжись от меня, сатана!
МАРУСЯ. Вишь, проклятая, она ещё икру мечет на честных християн! Чтоб ты не дождала детей своих видеть, проклятая, тьфу!
КАТРУСЯ. Дусю! Она же ж тебе плюнула! А ну, отплюнь ей!
ГОЛОВА (обтирает плевок). А! Скверная баба!
ЧУБ. Прямо в Голову попала!
Дуся, Маруся и Катруся отбегают подальше от Головы.
ГОЛОВА. Плевать в голову всем интересно, а ты кнута давно не пробовала!?
ЧУБ. Оставьте кнут, пан Голова, в такой день негоже драться, эка мерзость. (Подходит к Марусе, Дусе и Катрусе, тихо.) Чего чипаться друг к другу, кумы, вы перепутали себя с ночи! Ничего не помнят бабы, может быть, вам оттого и жить легче, что беспамятны? (Отходит к Голове, тихо.) Пан Голова, будьте вежливее, тут и женские родственники бродят, в виде супруги.
КАТРУСЯ. Дусю, ты с кем ворковала ночь напролёт?
ДУСЯ. С отцом Осипом. Как могу я быть с другим, что я нехристь какая.
КАТРУСЯ. Тихо, люди слушают. Ты с Дьяком, я с Чубом. Чего же ж ты, Марусю, за дьяка бьёшься, когда тебе уважать надо Голову?
МАРУСЯ. У меня Голова! Козяка попутал, пробачь, Дусю, ради Бога!
Из церкви выходит Дьяк.
ДЬЯК. Чего не расходимся, дети мои?
ГОЛОВА. Так кузнец утонул. Важный был живописец, какие ножи крепкие, серпы, плуги умел выковать.
ЧУБ. Я слыхал, что повесился. Ну, не утоп, не повесился, так усох бы.
ГОЛОВА. А я собирался у маляра подковать свою рябую кобылу.
ДЬЯК. Подкуёте ещё, вон, идёт ваш покойник!
Входит Вакула.
ОКСАНА (среди людей). Вакула!
МАРУСЯ. Живой!
КАТРУСЯ. А ты, кума, говорила, что кузнец утонул!
ДУСЯ. Пусть не утонул, зато и не повесился!
ВАКУЛА (подходит к Чубу). Помилуй, батько. Не гневись. (Подаёт нагайку.) Вот тебе и нагайка, бей, сколько душа пожелает. Отдаюсь сам. Во всём каюсь. Бей, да только не гневись.
ЧУБ. Ёй! Оксана, ты где, а ну, покажись, чтоб все тебя видели!
ОКСАНА (выходит из народа). Тут я, тату, тут.
ЧУБ. Что же ж прикажешь отцу делать?
ГОЛОВА. Бейте его, досточтимый дворянин Чуб, не сомневайтесь. Вы же ж когда-то братались с его покойным батьком.
ЧУБ. Так-так, вместе хлеб-соль ели, магарыч пили.
ГОЛОВА. Добрый был казак, да не на той Вакуловой матери женился, а? а? а! Заявляю авторитетно, имеете право прибить кузнеца, как будущий тесть.
ЧУБ. Эх, жизнь. Вот и думай себе, рожай дочерей. То трудно подсчитать, сколь богато человеческих усилий в жизни на баб уходит. Оксана?
ОКСАНА. Как себе хотите.
ЧУБ. Бить, так бить. (Принимает нагайку, стегает Вакулу.) Гляди-ка, окрепчал как за ночь, не развалился. Ну, будет, вставай, и пожилых людей всегда слушай. (Возвращает нагайку Вакуле.)
ГОЛОВА. Да забудьте всё, что было меж вами дурного, а?
ЧУБ. А?
ВАКУЛА. А!?
ЧУБ и ВАКУЛА (вместе). А… (Обнимаются.)
ЧУБ. Ну, теперь говори, Вакула, что тебе хочется. Только не торопись, дай отдышаться. Крепкий паршивец!
ГОЛОВА. Наш козачий род никакая нагайка не перешибёт!
Вбегает Козяка.
КОЗЯКА. Имели чёрта, получили беса! А, вот и добродетельная Солоха!
Входит Солоха.
ВАКУЛА. Отдай, батько, за меня Оксану!
ЧУБ. Сказал же, не торопись. А ты, доню, иди сюда, рядом встанешь.
ОКСАНА. Иду, тату, иду уже.
Входит Микола.
СОЛОХА. Доброго здоровья, Микола.
МИКОЛА. Дай и тебе Боже, Солоха, раз всё ещё жива.
СОЛОХА. Когда, скажи уж, за мной придут на тот свет отвести?
МИКОЛА. То не моя епархия.
ЧУБ. Вакула, а на что тебе моя дочка? Что ты будешь с нею делать?
ГОЛОВА. Старшие люди подскажут, если он ещё не выучил.
СОЛОХА (выходит вперёд). Чуб, не отдавай моему сыну твою дочку.
ЧУБ. Что такое? А, то ты, вероломная бестия!
ОКСАНА. Матушка Солоха, что вы говорите? За что!
ВАКУЛА. Спасибо, ведьма, за подмогу! Эх…
ЧУБ. Уймись, Вакула! То есть матерь твоя родная! Что ты хочешь, Солоха, не пойму?
СОЛОХА. Не хочу той свадьбы.
ЧУБ. Как то ты не хочешь свадьбы? То же ж я её не хочу! То есть не хотел. Когда ты, Солоха, чего не захочешь, то я непременно захочу. Вакула, чёртово отродье, присылай сватов! И забирай Оксанку немедленно, чтоб я её сегодня больше не видел. Но! Ввечеру быть дома. И аккуратно, чтоб мне!
МИКОЛА. Ай да Солоха!
ОКСАНА. Вакула! (Подходит к Вакуле.) Любый мой!
ВАКУЛА. Правда ли, что любый? Боже мой! (Обнимает Оксану.)
ОКСАНА. Правда. И всегда так было. Целуй! При всех, чтоб все знали!
Оксана и Вакула целуются.
ДЬЯК. Что за непотребство…
КОЗЯКА. А ты помалкивай, Дьяк, я скажу тебе, когда говорить.
МИКОЛА. Вижу тебя бес, вижу. Внушаешь священника?
КОЗЯКА. То моё дело.
ЧУБ. Дивитесь, люди добрые, на голубков! А что не воркуют в голос, так мы их наслушаемся не раз, когда отношения выяснять станут, как обычно, на людях. Но! Ещё услышим мы и воркотанье голубятков – внуков моих, Чубовых!
ГОЛОВА. А как внучки пойдут?
ЧУБ. А куда без баб деваться, будет потом, что хлопцам колядовать.
КОЗЯКА. Ну, пан Голова, твоей дури выход – задвинь речь!
ГОЛОВА. О, вспомнил! А черевики царские где, а? а? а!
ЧУБ. Вам-то, что до того, пан Голова?
ГОЛОВА. Как хочешь, но выдать дочь за брехуна – не солидно, а? а? а!
МИКОЛА. Бес! Что творишь?
КОЗЯКА. А ты борись со мной, ангел, борись! То-то, теперь по Новому Завету, сам сказал, так не противься злу и всё.
МАРУСЯ, КАТРУСЯ и ДУСЯ (вместе). Брехун! Кузнец не держит слова!
МИКОЛА. Дождёшься, нечисть.
ОКСАНА. Мне не надо черевиков! Мне нужен мой Вакула.
СОЛОХА. Мой сын не может быть брехуном! Вот они, царицыны черевики! (Показывает черевички.) Прими, сынок.
ВАКУЛА. Нет! Не могу взять. Мне не надо колдовских чудес!
СОЛОХА. Так слушайте же все! Летом была я у кумы, в Миргороде, у той, что по малолетству была в службах при царском дворце. За примерные хлопоты, её царское величество выделила моей куме от щедрот, что платьев на важнейший шкап, что белья на железнейший комод, что черевиков на весь миргородский женский наш род. Есть ещё вопросы? (После паузы.) Вопросов нет. Прими, сынок подарок невесте.
КОЗЯКА. Давай, Дьяк, твоя очередь!
ДЬЯК. И что то за християнка такая выискалась, чтоб у ведьмы в кумах ходить!?
ДУСЯ. Отец Осип заговорил! Теперь мудрость станет торжествовать!
МАРУСЯ и КАТРУСЯ. Ёй! От-то то же ж!
СОЛОХА. То не единственная моя кума, отец Осип. А эту зовут Ганною с Галичины, она ещё приходится родною сестрою отцу Кондрату.
ОКСАНА. Скушал, дьячина!
ВАКУЛА. Оксано, нельзя так, то священник!
ОКСАНА. А чего он? Спасибо, матушка Солоха. Я принимаю черевики! (Берёт черевички из рук Солохи.)
ГОЛОВА. А? а? а!
ЧУБ. Помолчите уже, пан Голова, не выспались, что ли, несёте чушь.
ОКСАНА. Целуй матерь, Вакула.
СОЛОХА (после паузы). Не неволь его, Оксано.
КОЗЯКА. Ну, Дьяк, давай, дальше наяривай!
* Разделы: Обновления - Драмы - Комедии - Мелодрамы - Пьесы
Похожие произвидения: ДОБРАЯ МЕСТЬ, В ожидании Морозова, ПОДРОСТКИ,
