Офицер Курт (в пространство.) Вы арестованы.
Марыля в растерянности медленно поднимается с лавки.
Януш по-детски учащенно хлопает ресницами. Богуслав, гордо вскинув голову, с вызовом смотрит на немцев. Ружена ахает от ужаса.
Занавес.
Действие третье.
1944 год. Варшава. Зима.
Картина десятая.
Подвал. На полу сидят узники, Их много. Среди них Марыля и Януш, переодетый в женское платье, старушка в изысканной шляпке и лайковых перчатках, замотанный в тряпье молодой человек – тот самый еврейский юноша, украинский мальчик, девушка Каролина.
Стоит унылый гул. Каждый удрученно занят своим делом. Кто рассматривает свою одежду, кто разговаривает, кто попросту спит.
Каролина раскачивается из стороны в сторону, как маятник. Марыля подсаживается к ней. Та не обращает на нее никакого внимания.
Марыля (таинственно). Каролина, а сколько тебе лет?
Каролина (равнодушно). Меньше, чем тебе.
Марыля (улыбаясь). Это я вижу. Ну, а точнее? Мне можно сказать. Я ведь не мужчина.
Каролина. Какая теперь разница?
Марыля. Просто любопытно.
Каролина (не переставая раскачиваться). Двадцать. А может восемнадцать. Теперь все равно. Убьют. Всех убьют. И тебя убьют, и его убьют, и меня…
Марыля (загадочно). Как знать!
Каролина. Неделю тут сидим…
Марыля. У нас как-то арестовали (кивает в сторону Януша) пани Янину. Выпустили через день! (Улыбается.) Полтора года тихо жили!
Каролина. Разве это жизнь? Голод! Мертвецы на улицах! И этот кошмар тянется так давно… (Закрывает лицо руками.) О-ой! Лучше бы убили сразу, чем так. Теперь-то я точно знаю цену смерти. Избавление…
Марыля (тихо). Не всегда.
Каролина. Жить – это мучиться. Я не хочу мучиться. Но меня заставляют.
Старушка. Ничего, не далек тот час, когда не будут заставлять.
Каролина. О-о-ей! Скорее бы… А все равно страшно! (Перестает раскачиваться.) Когда убивают – это больно. Боюсь боли. (Поворачивается к Марыле.) Не хочу бояться!
Старушка (сдержанно). А кто хочет?
Каролина. А почему нам не говорят, когда нас убьют? (Страстно.) Не пошла бы тогда на рынок за хлебом, не попала бы в облаву! Как же я себя ненавижу, ненавижу! (Рвет на себе волосы.) Идиотка!
Марыля (мягко.) А парней у тебя много было?
Каролина (грубовато). А у тебя мало, что ли? Этого добра хватает всегда.
Марыля (воодушевленно.) Ну, а так, чтобы – ух! – всю душу на ладонь, а?
Каролина кисло пожимает плечами. Старушка многозначительно поправляет шляпку и с деланным равнодушием подсаживается чуть ближе. Чистивший ногти Януш поднимает голову.
Марыля. Это – как сон! Вроде было и вроде не было. Дунул – и оно улетело, а сладостное чувство осталось.
Каролина. Не! Ничего подобного не знаю. (Фыркает. ) Не заслужили они, чтобы я из-за них – ух!
Марыля (радостно). Значит все впереди!
Каролина (сердито). Не!
Марыля (не замечая сердитого фырканья). Представляешь, приходишь домой, а он неожиданно ждет тебя там с… э-э… конфетами, пирожными.
Украинский мальчик (звонко и требовательно). Исты хочу!
Старушка (степенно). Этот невыносимый украинский мальчишка, если бы ему дали волю, сварил бы нас всех в большом котле, съел и не поперхнулся.
Украинский мальчик (с вызовом). Зъил бы!
Старушка. Хам!
Украинский мальчик. Вылиталы орлы
З-за крутой горы,
Вылиталы, гуркоталы,
Роскоши шукалы.
Старушка (поморщившись). Сидел бы на своей территории, где русских полно, нет, к нам прется. Гайдамак!
Украинский мальчик (ничуть не смутившись, ткнул себя рукой). Ось!
Старушка. Русский выкормыш.
Марыля (махнув рукой). Не буду больше о еде! (Воодушевленно.) Вот приходишь и видишь его. А он весь такой спокойный, сдержанный, а ты, наоборот, порхаешь как бабочка! И знаешь, что он придет, а – все равно сюрприз. Представляете? (Оглядывает всех.) И глупо все, и неумно. Но столько радости! (Смеется.) Жалеть буду… Ведь знаю, что буду! Бесполезно.
Старушка. Точно, деточка, точно.
Марыля (почувствовав поддержку). А он, знаете, какой? (Собирается с духом.) Такой… он все делает неправильно.
Януш (тихо, усмехаясь). Если вы знаете жизнь, дайте мне свой адрес.
Марыля. Я его не боюсь!
Старушка. Я тоже думала когда-то, что боюсь только мышей.
Марыля. Придет, а нам и говорить не о чем.
Старушка. Точно, слова тут лишние.
Марыля. Но все равно говорим!
Старушка (с жаром). Зря! Я вот тоже…
Марыля (перебивает). Он постоянно вспоминает свою маму. Прямо, как маленький!
Януш (задумчиво). Детство – это свобода. Сел на ковер-самолет и улетел куда надо; надел шапку-невидимку – и никто больше не видит тебя.
Марыля. Его мама очень красивая! Она не стеснялась своего сына и часто ходила перед ним обнаженная. Вот так! Считала, что не надо делать тайну там, где ее нет!
И не нужно искать ответы на естественные вопросы в подворотнях.
Каролина. Ужас!
Старушка. Ненормальная, право. (Шепотом.) В подворотнях ничего такого и нет.
Марыля. Во Франции когда-то давно жил один поэт. Очень известный! Забыла его имя… (Горячо.) Он был своенравным и странным. Его никто-никто не понимал! И случилось так, что он нашел приют в объятиях падшей женщины. А потом невероятно к ней привязался! (Загадочно.) Как-то раз поэт решил привести падшую женщину в собор, где она никогда не была. Но, едва переступив порог, его возлюбленная принялась без конца оглядываться и хихикать. Она увидела на фресках обнаженные фигуры и нашла это стыдным. А красоту тел женщина не заметила…
Януш. Шарль Бодлер.
Марыля. Что?
Януш. Этим поэтом был Шарль Бодлер.
Марыля. Кажется да… Не помню.
Януш. Он написал знаменитые «Цветы зла».
Марыля. Он не любит фотоснимков.
Януш. Бодлер?
Марыля (смущенно). Нет, не Бодлер. (Быстро.) И карточки матери у него нет! А рассказывает скупо… Однажды упал с велосипеда! Расквасил нос и посадил себе синяк во всю щеку. Домой идти мать пугать? Она слишком впечатлительная натура. Он оставил записку «Я у дяди…э-э… Марека. Меня не теряй». А сам жил у своего друга, пока ссадины не прошли. Вернулся потом.
Старушка. Да неужели она ничего не заподозрила?
Марыля (махнув рукой). Сразу поняла, что мухлюет. Догадалась, где он прячется и даже почему.
Старушка. Нашла бы, привела домой и дала взбучку! Вот я своему…
Марыля (перебивает). Не хотела его расстраивать.
Каролина. Ужас!
Марыля. Когда он поехал воевать, она потеряла самообладание, рыдала, как сумасшедшая и все повторяла: «Я тебя переживу, я тебя переживу». Эшелон тронулся, провожающие побежали за вагонами. А она – нет. Так и осталась на одном месте. (Улыбнулась.) Он не видел. Он просто знал: она стоит и думает о нем. Она не такая, как все. (Тихо, но горячо.) Я буду хорошей матерью!
В подвал входят немецкий офицер Курт и солдаты. Все резко замолкают и встают. Офицер подходит к замотанному тряпьем юноше, хватает его за шиворот и сильно трясет. Затем срывает с его головы тряпье.
Курт (удовлетворенно). Еврей!
Повисла гнетущая, давящая тишина.
Юноша от отчаяния начинает по-детски хныкать. Немцев это забавляет, они похохатывают.
Узники напряженно молчат, никак не реагируя.
Курт (наигранно). Утю-тю!
Юноша неожиданно принимает громко, со звериными нотками в голосе выть, чем приводит в экстаз немцев. Они хохочут еще сильнее.
Офицер достает из кармана плитку шоколада и протягивает юноше, поглаживая при этом его по голове.
Юноша (по-козлиному тряся головой). Не надо… Не надо, не надо, не на-а-адо…
Курт распаковывает шоколад и буквально пихает юноше в рот дольки. Тот судорожно глотает. Немцы смеются.
Юноша в изнеможении опускается на колени и бьется головой об пол. Курт аплодирует, солдаты просто умирают со смеху.
Курт (брезгливо). Уберите! Ему не место среди людей.
Солдаты уволакивают юношу, который не перестает истошно кричать.
Курт, грациозно развернувшись, гордо удаляется.
Узники облегченно вздыхают, начинают садиться. Украинский мальчик молниеносно встает на четвереньки и принимается ползать по полу, собирая крошки шоколада и живо запихивая их в рот.
Старушка (плача). Зачем я дожила до старости?
Януш (приободряющее). Ну-ну!
Старушка. Почему это случилось с нами?!
Януш. Не знаю…
Старушка (гордо). Я презираю немцев как нацию!
Каролина. Тише!
Старушка (зло). Они – исчадие ада!
Януш (спокойно). Обыкновенные. Как все.
Старушка (украинскому мальчику). Не ползай у меня под ногами!
Украинский мальчик (не обращая внимания). Цэ ландрын! Добре! (Глядя на старушку). Глодна як вилк?
Старушка надменно подняла вверх голову.
Януш. Я слышала, что вы жили когда-то во Львове?
Старушка. Да! У нас с мужем был свой особняк. Пока его не разорили красноармейцы. Теперь Львов под немцами. (Горестно.) Когда же это кончится?!
Януш. Есть начало. Стало быть есть и конец.
Старушка. Успокоила, пани, ничего не скажешь. А вы хорошо выглядите. Как вам это удается?
Януш. Я, конечно, польщена, но вы преувеличиваете.
Старушка. Нет-нет, что вы, что вы! Я знаю, что говорю.
Януш (грустно). Спасибо.
Старушка (всплакнув). А я высохла…
Януш (подхватив). И стала сладкая, как изюм!
Старушка (на одной ноте). Неужели я заслужила весь этот кошмар? (Страстно.) Наверное, мы разбудили дьявола! Поэтому солнце погасло! (Глаза зажигаются безумным огнем). Я буду молиться, чтобы всех немцев сожрала какая-нибудь страшная болезнь, чтоб они корчились в муках и умирали все до одного и не возрождались! (Горячо). От аномалий необходимо избавляться. Уничтожать. Только так. (Встает на колени).
Януш (поспешно). Не надо! Что вы, что вы…
Януш заботливо помогает старушке сесть.
