Рихард Вингерт. Если б вы знали, как я его люблю! (Марыле.) Присаживайтесь!
Марыля послушно садится на ящик перед пианино.
Рихард Вингерт. Моя мама слыла жуткой бетховеноманкой! Играть она не умела. Но обожала слушать! В детстве всегда брала меня с собой в концертный зал. Мне эти походы не доставляли удовольствия. Симфонии Бетховена…у-у.
Марыля. Их всего девять.
Рихард Вингерт. И представьте, что все девять я знаю наизусть!
Марыля (растерянно). Поздравляю…
Рихард Вингерт. О, нет, увольте! Я их знаю против своей воли. Что послужило для меня поводом возненавидеть их создателя.
Марыля. Вы же только что говорили обратное!
Рихард Вингерт. Я противоречивый.
Марыля. А я постоянная.
Рихард Вингерт. Похвально. Но другое ваше постоянство похвалить не могу.
Марыля. А я не нуждаюсь ни в чьем одобрении! Я из простой семьи и горжусь этим! А то, что раньше скрывала это – постоянно! – так из глупости. Молодая! Зато теперь поумнела. И слава богу!
Рихард Вингерт (после паузы). Но все-таки вы неумно поступаете, когда так играете Бетховена!
Марыля. Я, конечно, не виртуоз…
Рихард Вингерт. Я не об этом.
Рихард встает и подходит к пианино.
Рихард Вингерт. В 14-ю сонату вы вкладываете столько скорби. Особенно в первую часть!
Марыля. Бетховен писал ее, когда…
Рихард Вингерт. Да-да. Несчастная любовь. Глухота. Пренебрежение общества. Но, видите ли, какой парадокс… В его жизни не было несчастья вообще! «Лунная»… Четырнадцатую назвали «лунной» от непонимания. Или наоборот. Все мы, простые смертные, привыкли превращать пустячки в трагедии.
Марыля. И наоборот.
Рихард Вингерт. Бетховен знал, что он великий. И искренне жалел людишек, прощая им их несовершенство. Согласитесь, это великое счастье, не слышать, как злословят у тебя за спиной.
Марыля. И не слышать собственную музыку.
Рихард Вингерт. О! Для музыканта не слышать музыку – немыслимо. Он слышит даже, когда не хочет. Потому что профессия плюс призвание – это уже патология. (Берет на клавиатуре аккорд.) Внутренний слух. Он определяет все. (Гладит рукой клавиатуру.) Счастливый Людвиг! Он слышал только то, что должен слышать.
Марыля (вздыхая.) Но на личной жизни это сказалось не самым лучшим образом.
Рихард Вингерт. Ерунда! Какая-то девица его отвергла и – о, горе!
Марыля (тихо.) Не какая-то. Любимая.
Рихар Вингерт. Вряд ли, если б Бетховен узнал эту даму получше, чувства его сохранились. Сколько бед постигло бы нашу планету, если б не звучало непреклонное «нет»! Что такое приземленная пустышка с атласной кожей? Пройдет время, и она увянет. Физическое влечение уйдет в небытие. (Пауза.) Поверьте, человек, в руках которого весь мир, выше любой бытовой драмы! Просто страдание – еще один повод для того, чтобы рука согрела рояль. Который потом согреет чье-то сердце.
Марыля (задумчиво.) Страданием греть?
Рихард Вингерт. Пониманием. Веселость и благополучие тупит разум и сердце. Поэтому, что же вы так играете, словно это похоронный марш и процессия спускается в ад?
Марыля. Конец сонаты я играю не так! Бурно. Свободно. Ярко!
Рихард Вингерт. Слушая вашу игру, до третьей части не доживешь – истлеешь от тоски. Что, Бетховен не знал, что переживет свое время? Он здесь. С нами, в каждой звучащей ноте. А те, несчастные, что не принимали его когда-то, сгинули навеки. От них не осталось ничего, кроме слова «заурядность». А он – избранный.
Марыля. Не хотела бы я подобной участи.
Рихард Вингерт. Вам это и не грозит.
Марыля. Да, мне грозит другое.
Рихард Вингерт внимательно смотрит на нее, затем надевает фуражку.
Рихард Вингерт. Вам известно, что каждый узнавший, где прячется еврей, обязан сдать его властям?
Марыля. Да, герр официр.
Рихард Вингерт. Известно, что ждет за сокрытие информации?
Марыля. Да, герр официр.
Рихард Вингерт. В таком случае продолжайте упражняться на рояле. (Поморщившись.) Только не делайте из Бетховена слизняка, которого хочется пожалеть.
Уходит четким военным шагом. Марыля закрывает лицо руками.
Входит Януш, вынимает из-под пальто сверток и кладет на стол.
Януш. Морковка! Мерзлая, правда, да ничего.
Януш обнимает Марылю за плечи. Она разворачивается и рыдает у него на плече.
Януш. Ожила!
Входят Ружена с Богуславом, неся банки с водой.
Ружена (Богуславу). Я тебе сотню раз говорила: не умеешь ты воду наливать.
Богуслав. Никогда не думал, что этому нужно учиться.
Ружена. Тебе – да. Ты такой неук…
Януш. Неугомонный! Прямо беда с тобой! И когда только ты постареешь? Остепенишься. Растолстеешь, полысеешь. И начнешь изо всех сил стараться производить впечатление мудрого из мудрейших.
Богуслав. Я не доживу до этого светлого дня, если рядом со мной будет вот эта злая фея.
Ружена. Не волнуйся, всю жизнь с тобой возиться не собираюсь. После войны поставлю в скверике памятник. Себе. Где будут высечены буквы «За мужество и героизм в борьбе с противным мальчишкой».
Богуслав. Я всего на шесть лет младше тебя! Так какой же я…
Ружена. Что за намеки? Откуда ты знаешь, сколько мне лет? Какая наглость!
Богуслав. Ну вот. Что ни скажу, все не так! И почему в «борьбе»?
Ружена. Потому что языка дружбы ты не понимаешь. И…
Марыля (перебивая). Ружена!
Ружена. И держать тебя следует в ежовых рукавицах. Мальчишка, мальчишка, мальчишка!
Януш. Сварим морковку?
Ружена (Богуславу). И не смей ставить свои мерзкие галоши возле моих сапожек!
Богуслав (задохнувшись). Ты будешь любить меня всю жизнь! Потому что я так хочу. Ты самая лучшая из всех, кого мне приходилось встречать. Прости, Марыля. (Пауза.) Первым ребенком у тебя будет сын. И ты назовешь его в честь меня – Богуславом. Так когда-то сделала моя мать, и так сделаешь ты. А второй ребенок будет девочка! Она станет моей любимицей, И я сам научу ее накручивать на волосы эти штуки, которые накручиваешь ты. Я давно люблю тебя. С того самого дня, как увидел. А мы жили в одном доме больше десяти лет! Видишь, как давно? А твой бывший ухажер – дурак! Он тебя не стоит. Потому что ты достойна самого лучшего. А я – самый лучший! Надеюсь, у тебя было время в этом убедиться? Я достану тебе туфли. Только не сейчас. Сейчас – никак. Сейчас морковка слаще шоколада. (Оборачивается.) Спасибо, Януш. (Смотрит на Ружену.) Я не буду ставить галоши рядом с твоими сапогами.
Ружена (ошарашено.) Ставь… А то к Марыле поставишь еще. А… мои сапожки привыкли.
Богуслав. Не буду тебя обманывать: ты не красивая.
Марыля всплескивает руками и качает головой.
Богуслав. Ты милая!
Ружена. Так мне еще никто не делал предложения. Я согласна.
Богуслав (ошарашенно). А… В общем… Священника… нет.
Ружена (горячо). Мама у тебя такая строгая была! А брат, наоборот, веселый. Он бы одобрил твой выбор. Сразу скажу, готовить я не люблю, шить не умею. Но мужчины на меня обращают внимание. Значит, во мне что-то есть? Ведь правда? Иначе, зачем я, вообще, нужна… Жаль мой отец не дожил до такого счастливого дня, когда его любимица – я! – нашла, наконец-то вторую половину. Есть кому свою мудрость передать. Ты в ней нуждаешься! И мне помощь нужна. Дети доставляют столько хлопот! Я не могу не следить за собой; что делать, приучена с детства. Как хорошо, что есть тот, кто поможет! (Смущается.) Я никогда не хотела учиться. Зачем? Место женщины дома. (Поучительно.) Управляться с хозяйством может далеко не каждый. Поверь, тебе со мной повезло. Дом – мое призвание. (Улыбается.) Никогда не хотела работать. Но – приходилось! То секретаршей, то… Такое впечатление, что секретаршизм изобрели, чтобы на свете появилась хоть какая-то женская специальность! Но она, как правило, плохо кормит. Зато выгодно подчеркивает женственность! Мужчину-секретаря вы днем с огнем не сыщите! (Распаляясь все больше.) Папа ничего не жалел для меня! Шелковые чулочки я стала носить одна из первых в классе. И моя дочурка тоже будет самой-самой! Недоразумение, что я не родилась в королевской семье… По внутреннему ощущению – я… Баронесса! (Вздыхает.) Я как взгляну на папу – он только «ах»! Так любил меня, что ни в чем не отказывал. Знаете, хорошо, что он не видит меня голодную, плохо одетую. (Богуславу.) У меня есть один знакомый священник.
Богуслав. Я пошутил.
Немая сцена.
Ружена застыла на месте. Януш покачал головой. Марыля закрыла глаза. Богуслав развел руками.
Ружена деловито садится за стол и наливает в банку только что принесенную воду. Марыля делает попытку подойти к ней, но Януш ее останавливает.
Ружена (поднимая банку). За самого лучшего шутника на свете! (Пьет, затем неистово хохочет.)
Слышно, как Богуслав вздыхает.
Ружена. Ой, ну что у вас лица, как… (Шепотом). Как у немцев перед собственной гильотиной! (Громко.) Можно подумать, я расстроилась. Ой, сейчас скончаюсь от горя! Ой, какой кошмар!
Все молчат.
Ружена (Янушу.) Вы ведь недавно говорили, что истинно мудрый человек знает, чему следует уделять внимание, а чему нет. Так почему же вы все уверены, что я донельзя глупа? (Хохочет.) Смешные! Я столько пережила…
Богуслав. А я бы обиделся, если бы со мной так поступили.
Раздался гомерический хохот. Марыля, закрыв лицо руками, повалилась на лавку. Януш, завывая по-женски, изящным жестом вытер набежавшую от смеха слезу.
Богуслав. А что я такого сказал?
Новый взрыв хохота. Ружена подбежала к Богуславу и страстно поцеловала его. Богуслав по-детски обиженно отстранился от нее.
Богуслав. Пан Вилга, вы же сами говорили, что над людьми нельзя смеяться.
Януш (закатываясь от хохота). Можно, дружок, можно. Мы же… смеемся…
Ружена забирается на стол и начинает протяжно напевать мелодию темы первой части «Лунной» сонаты. Все, кроме нахохленного Богуслава, дружно подхватывают мелодию и поют стройным хором.
Слышится автоматная очередь. Четкая поступь солдатских сапог. Но обитатели жилища, не обращая внимания, продолжают петь и смеяться.
Неожиданно в жилище размеренным шагом входят немецкие солдаты и офицер Курт.
Люди резко замерли.
