ЮЛЯ. И пускай. Потому что нам тогда – наплевать. Мы будем поступать с их миром, как хотим. А раз он не наш, то и жалеть его не надо – мы просто насрём в него, как те солдаты и матросы, которые гадили в китайские вазы, когда взяли Зимний. Мы плюнем и уйдём. Обосрём всё и уйдём. А они пусть как хотят.
МАША. Это ты вот так хотела погулять перед… ну. Перед тем, как…
ЮЛЯ. Да, Машка! Я хотела хоть раз в жизни трахнуть этот мир по роже так, чтобы расквасить её в хлам! Чтобы стереть у него с морды эту улыбочку самца сучью, блин!
МАША. Тебе бы стихи писать, Юль.
ЮЛЯ. Я хотела… я думала, что раз ты всё равно умирать будешь – разве плохо, что мы… ну ладно, что я хоть раз проведу день так, как хочет не мой там, скажем, boyfriend, не босс наш с тобой ублюдочный. Не реклама. Не кинотеатр. Не мода. Не космополитен, не мой крем для рук, не бутик версаче. Не подземка, не моя автоматическая коробка передач. Не мобильник мой. Не мент гаишный, не мама моя. Не чашка кофею. Не кто-то, блин, а я!
МАША. А почему именно я? Почему надо меня ждать? Я имею в виду – ты что, сама не могла?
ЮЛЯ. В том-то и дело, что не могла. Я ничего не могу. Никто из нас ничего не может. Сама. Или сам. Ну, мужикам проще – не может ничего, так пойдёт и напьётся. А потом всё на синюю дыню спишет. «Я же пьяный был! Что я мог сделать?» Тьфу. Блин! А мы – даже напиться толком нельзя. Потому что некогда. Надо этот мужской мир хоть в каком-то состоянии поддерживать. Да. А ты – ты же почти мертвец. С тобой всё как-то по другому. Ты, как бы это сказать… ты уже не здесь. Тебе плевать на всё. И рядом с тобой как-то легче это делать. Тоже плеваться хочется. Как в клубе – пока кто-нибудь не танцует. Фиг выйдешь потанцевать. А хочется. Понимаешь?
МАША. И как ты хочешь танцевать?
ЮЛЯ. Рассказать? Только не смейся…
МАША. Не буду.
ЮЛЯ. У меня мечта была. В детстве ещё. Когда этот урил мой, рок-н-ролльщик херов, вырубался, нассавшись вдоволь в окно и наоравшись, я шла в ванную. Он же пьяный был, в соплю, а мне очень хотелось. Я лежала там и думала. Я его ненавидела. Кажется, даже вода дымилась не от того, что была горячая, а от моей ненависти. И вот там. Лёжа в ванной. Я представляла себе… представляла. Как однажды меня всё достанет, и я убью его. Только ты пойми, я его ненавидела не до такой степени, чтобы убить, наоборот, он вовсе не был таким уродом, которого можно за что-то убить, нет. Он был просто мужиком – пиво там, раки. Мотоциклы. С друзьями музыку послушать… Он был просто человеком – как раз тем. Кого мне хотелось убить больше всего.
Юля садится на корточки. Сцепляет руки в паху.
ЮЛЯ. И после того, как я его убью, я представляла, как пойду по улице и буду убивать ещё. И брать всё, что хочу. И убивать. Убивать снова. Как будто весь мир существует только для меня одной. А они все будут ложиться под мой прицел. И умирать, и ничего не соображать – как всегда. Они же вообще ничего не соображают все, они просто живут и всё, а тут я пришла, а они не ожидали. Они никогда не ожидают, они только хотят посмотреть по телевизору на что-то подобное. А тут я – и время умирать. Время обалдеть, глядя в дуло винтовки. Или пистолета. Который держит в руках такая вот девочка, как я – которую очень хочется трахнуть. Просто трахнуть и ничего больше, она ведь ни на что не годна больше, она ни к чему больше не нужна, у неё и мозгов-то нет – одна система жизнеобеспечения для полового органа. И всё, а тут выстрел – и тебя, урода, нет. Потому что вы все уроды, если так думаете, и мне вовсе не обидно за женский пол, насрать я хотела. А просто – вы уроды, потому что не предполагаете такую возможность – придёт девочка и не будет вам отсасывать, а шарахнет вам в лицо, и придёт первое и последнее по-настоящему ваше время – ВРЕМЯ УМИРАТЬ, СУКИ!!!!
МАША. А потом?
ЮЛЯ. А потом я вылезала из ванной, вытиралась и шла спать с ним – вдоволь наубивавшись и уже неопасная. Но он не проснулся с бритвой в горле только потому, что у нас не было пистолета. Если б был хоть какой-то, хоть плохонький, ствол – я бы его замочила. Ей-богу.
МАША. А сейчас ты хочешь…
ЮЛЯ. …чтобы мы провели день вот так. Как две смертельно опасные оторвы. Сучки. Стервы, которым плевать на всё и на всех. Которые, если что не так, просто изуродуют, и всё, и слова им не скажи. Вот так. Я всегда была такой. Правда. Только снаружи этого просто не видно. Понимаешь? Во мне живёт такая вот блядь, сучка. Абсолютная эгоистка и тварь, каких мало. И это супер. Понимаешь?
МАША. Понимаю. Дедушка Фрейд мог бы с тебя одной целое собрание сочинений написать.
ЮЛЯ. Да фиг с ним. Он ни фига не понимал в сучках. Маш…
МАША. Чего?
ЮЛЯ. Ну… ты как?
МАША. Да вообще ничего… всё лучше, чем загоняться. Или вообще думать. Интересно, опять-таки… (Потягивается). И как? С чего начнём?
ЮЛЯ. Только это… я буду главная. Можно же? Да?
МАША. Конечно, Юлька! Давай, рули! Что у нас первым номером?
ЮЛЯ. Сначала, Маш… ты точно не будешь смеяться?
МАША. Точно. Ты знаешь, Юль, у нас с тобой, если ты не заметила, вообще сложилась достаточно серьёзная ситуация. Блин, как в романе каком-то…
ЮЛЯ. «Не путешествуйте с мертвецом».
МАША. Это в смысле?
ЮЛЯ. Запомнила где-то. То ли название, то ли эпиграф. А может, просто строчка.
МАША. Юль, знаешь что?
ЮЛЯ. Что?
МАША. Поцелуй меня.
ЮЛЯ. Правда?
МАША. Правда. Хочется ещё раз. Там, куда мы с тобой собираемся отправиться, никого не целуют. В лучшем случае – трахают. (Ставит камень, бёт палкой, слышен звон стекла). Оп-па! Достала я его всё-таки…
Юля и Маша целуются. На сцену, тяжело дыша и с трудом ступая, выходит Старик.
ЮЛЯ. Маша, посмотри.
МАША. (Отрываясь от её груди). Что?
ЮЛЯ. Вон. Смотри.
МАША. И что?
ЮЛЯ. Как ты думаешь, что это?
МАША. Бомж, по-моему. А что?
ЮЛЯ. (Старику). Эй, ты кто?
СТАРИК. А?.. Ой, погодите, девочки, дайте отдышаться… Ох…
МАША. Юль, нафиг он тебе?
ЮЛЯ. С кого-то же надо начинать. Это, Маш, не просто старик – это Первый.
МАША. Первый кто? Юль, ты что, мочить его собралась? Обалдела, сестра? Он сам скоро лыжи склеит…
ЮЛЯ. Ни фига он ничего не склеит. Эй, иди сюда! Смотри – это я, твоя смерть. Ты видел когда-нибудь такую красивую смерть, а, старикан? Чё, тоже, небось, нацеливаешься? Нацеливаешься, а – помаленьку? Копошится там у тебя чего-нибудь, а?
СТАРИК. Я, девочки, слышу плохо… сейчас поближе подойду, вы мне тогда скажите, что вам надо…
ЮЛЯ. (Поднимает камень). Да можешь и там стоять. Держи, сука! (Кидает камень в старика, тот пошатывается, хватается за ушибленную руку).
СТАРИК. Ой. Девочки… да за что же… ладно, давайте, я лучше пойду…
Старик поворачивается, чтобы уйти. Юля догоняет его, валит на землю и несколько раз пинает ногами.
ЮЛЯ. Куда, сука! Время умирать, время умирать, блин!
МАША. (Оттаскивает её). Ты что, сестра? С ума сошла? Ну, я понимаю, кого надо – но этот-то при чём тут? Нафиг он тебе нужен? Отстань от него!
ЮЛЯ. (Пинает Старика). Спокойно, Машка. Мне тоже неприятно, но начинать надо… Это даже лучше…
Старик выворачивается из-под Юлиных пинков и, плача, уползает на четвереньках прочь. Юля тяжело дышит. Маша потрясённо смотрит на неё.
МАША. Вконец сдурела, да? Нафиг надо было его бить, а?
ЮЛЯ. Мы же договаривались?! Мы договорились?! Я главная! Я! И делаю, что хочу! Мы – девки-уроды! Мы – сучки!
МАША. Но не суки же. Он тут ни при чём. Это просто бомж какой-то. Нафиг он нужен… При чём тут мы?
ЮЛЯ. При том, что он – идеальный объект для начала. Мне тоже неприятно, но надо было проверить, можем мы вообще нечто подобное сделать, или нет! Мне надо знать точно! Я должна быть уверена – и в тебе в том числе! (Немного успокоившись). Я проверку прошла. А вот ты – нет.
МАША. Да и слава богу. В рот я ебала такие проверки, ясно? Хочешь мочить кого – ради бога, мочи, хоть всех передуши, я не почешусь даже. Тем более, мне вообще всё это по барабану. Но так вот… это тупо. Идиотизм какой-то…
Слышны голоса. На сцене появляются Паша, Вова и Олег.
ЮЛЯ. Yeah! А вот и вторые! Нам везёт, Машка! Вау!
МАША. Юля. угомонись…
ОЛЕГ. Привет, девчёнки!
ЮЛЯ. Привет! И на хуй пошли!
ОЛЕГ. Нормально… а что так грубо? А?
МАША. (Вполголоса). Юля, валим отсюда.
ЮЛЯ. На фига? Спокойно, Маш… Чего, непонятно? Пиздуйте дальше, нам некогда! У нас разговор важный!
МАША. Пиздец нам настал. Юля. Всё. Жопа.
ЮЛЯ. Да с чего ты взяла, Машк? Спокойно…
ОЛЕГ. А у нас тоже разговор. И тоже важный. Вот с тобой, прикинь, подруга? Что? Что делать будем, а? А, я спрашиваю?
Олег подходит, берёт Юлю за лицо. Та пытается ударить его коленом в пах. Но он легко уклоняется и бьёт её в живот. Юля падает. Маша поднимает с земли камень, но Вова и Паша хватают её и валят на землю.
ЮЛЯ. Сука…
ОЛЕГ. Нет, не поняла… Зря… (Бьёт её снова, Юля падает на землю, Олег пинает её в грудь). Вот говорил же, да? Нет у баб понятия… Ни о чём…
МАША. Пацаны… пацаны, спокойно… давайте мы извинимся и уйдём… давайте нормально, ладно… мы извиняемся и уходим… ОК?
ПАША. Не, вы извинитесь, конечно… а как же… (Ржёт с Вовой). Прикинь, она извиняется, а рот занят, да?
Ржут все. Олег присаживается рядом с Юлей на корточки.
ОЛЕГ. Короче. Я спрашиваю. Ты отвечаешь. Понятно? (Юля кивает). Чё как – матку вырежу. В принципе, ты, шалава, уже заслужила. Всё? (Юля кивает). Начали. Ты кто?
ЮЛЯ. Юля.
ОЛЕГ. Она кто?
ЮЛЯ. Маша.
ОЛЕГ. Вы откуда?
ЮЛЯ. Из Старика… ну, с Центрального района.
ОЛЕГ. Тут чего делаете?
ЮЛЯ. (Кивает на Машу). Я с ней приехала.
ОЛЕГ. Гуляете?
ЮЛЯ. Пацаны, у неё депрессия, она умереть хочет, я её хотела развеять, ей плохо, совсем плохо, пацаны, извините, пожалуйста, мы больше не будем., я правда забылась, просто думала что вы просто так, а так я не думала, мы очень просим, отпустите нас (Олег бьёт её головой в лицо).
ОЛЕГ. Стоп базар. Кто умереть хочет?
ЮЛЯ. Она, Маша.
Олег. (Поворачивается к Маше). В натуре?
МАША. Пацаны, давайте мы пойдём, а, пожалуйста… Ну пацаны, ну нафиг вам это всё, а?
