что с десяти лет вам уже приходилось толкать двуколку из деревни в деревню, даже зимой и на рассвете…
Никто этого не отрицает!
Но вы никак не хотите понять, что эти точные факты, при сравнении с другим точным фактом, говорящим о том, что мне не пришлось перенести подобные страдания, все это ни в каком случает не позволяет вам делать вывод о том, что я счастливее, чем были вы,
это не позволяет вам кичиться этими вашими ранами на ногах,
и утверждать, что я вам должен быть глубоко вам признателен за то, что я не знал страданий, которые вы…
ДЕД
Кто в этом может сегодня понимать? Что вообще могут понять эти дети? Никому не довелось пережить подобных страданий! Какой современный ребенок может это понять?
МАТЬ
Меня отправили работать кухаркой в возрасте десяти лет… В суровые морозы меня посылали за покупками в короткой влажной юбочке, кожа на моих ногах трескалась, маленькая влажная юбочка замерзала и высыхала только вечером, в постели…
КАРЛ
Ох уж эти родители, ожидающие благодарности от своих детей… есть даже такие, которые требуют это! Они, как ростовщики, готовы рисковать своим капиталом только для того, чтобы получить проценты!
МАТЬ
Каким тоном ты со мной разговариваешь? Ты знаешь что мне запрещено волноваться и что со мной нужно обращаться деликатно! У меня и так достаточно забот, вполне достаточно…
В общем, советую избавить меня от подобных выступлений…
КАРЛ
Я стараюсь сдерживаться…
МАКС
Вот ситуация, которая мне подходит как нельзя лучше: присутствовать при разговоре двух персонажей, обсуждающих дело, которое их непосредственно касается… тогда как я принимаю в нем самое отдаленное участие, к тому абсолютно незаинтересованное…
РАБАН
Замолчи, Макс…
(…)
ДЕД
А что, никто так и не произнес ни одного тоста во время этого ужина, в честь помолвки? Никто. Помню, во время моей помолвки мы говорили тосты, и во время помолвки твоего отца и твоей матери тоже были тосты, да, я уверен, а сегодня, во время этой помолвки, ни слова не было сказано, все только беспрерывно спорят…
Вот когда у тебя будет помолвка…
ЭДУАРДОВА
Оставь. Что касается меня, то я всегда буду одинока, во всяком случае, я на это надеюсь, я никого не встречу.
(…)
МАКС
Эдельстадт – это самый великий драматург… он выше всех!
ДЕД
В его пьесах слишком много сумасшедших!
МАКС
Совершенно не так, это не сумасшедшие, это существа, потрясенные существованием… Он самый великий, он выше всех!
МАТЬ
Розенфельд…
МАКС
Розефельд? Да, Розенфельд, если угодно, Розенфельд – это тоже великий писатель, да, никто не утверждает противоположного, но какое отношение он имеет к нашему разговору, Розенфельд – это тоже великий писатель, но не самый главный…
МАТЬ
Ну почему вам так хочется, чтобы один или другой были именно первыми, или чтобы один или другой были более что-то там или менее что-то там?
Пауза.
Вы – социалист или что-то в этом роде, хотя я никогда про это не говорю, никто про это никогда не говорит, это нас не касается, я не хочу вступать в дискуссию, это не должно нас касаться, так не должно быть, но вы – социалист,
мы никогда об этом не говорим, но если нам придется об этом говорить, я скажу,
вы – социалист, или что-то в этом роде, не отрицайте, даже не пытайтесь отрицать, все знают, кто вы такой, никто про это никогда не говорит, но все в курсе, и если понадобится это засвидетельствовать, все мы, любой из нас, все здесь смогут это засвидетельствовать.
Я не говорю, я не сказала, не пытайтесь заставить меня сказать то, что я не говорила, и не только не говорила, но даже и не думала, не обвиняйте меня в этих преступлениях! Я не сказала «донести», «разоблачить», «обвинить», и еще не знаю что.
Я сказала «засвидетельствовать», «засвидетельствовать» – это подходящее выражение.
Вы – социалист, или что-то в этом роде, и я сказала, что если понадобится это засвидетельствовать, все мы, любой из нас, все здесь смогут это засвидетельствовать, все здесь присутствующие смогут это сделать, и нет ничего страшного в том, что я сказала.
Вам не удастся завлечь меня на эту зыбкую словесную почву.
Только не меня.
Вы – социалист, или что-то в этом роде, я не хочу вдаваться в технические, идеологические и технические детали, не хочу вдаваться в детали,
но вы социалист, и, поскольку Эдельстадт в юности писал социалистические поэмы, вы хотите поставить его надо всеми.
МАКС
Что вы тут такое рассказываете про социализм?
При чем тут социализм?
ЖОЗЕФИН
Говорить про социализм за столом, в такой вечер!
МАДЕМУАЗЕЛЬ
Мы празднуем помолвку!
МАТЬ
Я упоминаю социализм не ради красного словца.
Я хочу указать на интеллектуальную недобросовестность, из-за которой предлагается поставить писателя Эдельстадта выше всех, выше Розенфельда или еще не знаю кого, Клингена и других, под ложным предлогом, что он социалист…
Мало того что он – главный редактор социалистической газеты в Лондоне, но он еще и социалист, и англичанин, до кучи! А вы, из-за вашего чисто идеологического заблуждения, принимаете его за самого великого…
ЖОЗЕФИН
Вы весь праздник испортите!
ЭДУАРДОВА
Они сейчас подерутся!
МАДЕМУАЗЕЛЬ
Ты что, хочешь пощечину?
МАТЬ
Но кем бы Эдельстадт был без своей партии? Если бы не его контора, никто его бы и не знал…
ДЕД
Тогда как Розефельд…
КАРЛ
К чему ссориться? Вы все равно не договоритесь. Он будет настаивать на своем до завтра, и ты тоже…
МАКС
Я? До послезавтра!
МАТЬ
Вы фанатик.
МАДЕМУАЗЕЛЬ
Я несу крепкие напитки?
(…)
Теперь уже действие происходит после ужина, поздно ночью. Все переместились в гостиницу.
КАРЛ
С этой женитьбой я теряю и сестру и друга. Женатый друг уже не друг, а зять – это не друг, когда друг становится частью вашей семьи, он сразу отдаляется.
Я буду еще более одиноким, чем прежде, но это и неплохо, потому что так они меня оставят в покое, они меня забудут, все будут ждать рождения ребенка и когда он родится, я окончательно окажусь в стороне, всеми забытый, молчаливый, я смогу тихо, на цыпочках ускользнуть, и никто ничего и не заметит.
ЭДУАРДОВА
Дойдет и до тебя очередь, ты тоже влюбишься, так, как ты никогда не мог бы себе до этого представить.
ЖОЗЕФИН
Ты женишься уже в этом году.
РАБАН
Она права. Тебя задержат прямо на пороге.
МАДЕМУАЗЕЛЬ
Это не совсем так.
Можно всю жизнь просидеть здесь, и никто никогда не посчитает нужным тебе в чем-либо помешать,
и никто никогда не наберется смелости изменить течение твоей жизни,
и никто никогда тебе не помешает, и не заставит сойти с твоей собственной дороги.
Вот я, например…
КАРЛ
Перебивая ее без всяких церемоний.
У меня еще никогда не было по-настоящему интимных отношений ни с женщиной, ни с мужчиной.
Не помню. Может быть, только однажды, но это было настолько тайно, я был так молод и так мало понимал, может быть, однажды, в Зюкмантеле, в поезде. Меня там посадили и сказали подождать.
И потом, еще раз, с польской певицей, но это не считается. И еще, но это совсем другое, это может и самое важное, но совсем другое, один миг, с сыном охранника театра Линкштрассе в Дрездене, который внезапно меня поцеловал, сделав мне больно, и убежал, вот и все, нет, ничего стоящего не было…
РАБАН
Человек без любви – не человек.
ЖОЗЕФИН
Да, я тоже так считаю.
РАБАН
Ты так считаешь. В этом вся ты. Откуда ты можешь это знать? Все это глупости. Я это сказал, но я вовсе так не думаю!
МАДЕМУАЗЕЛЬ
Можно так провести всю жизнь, без ничего и никого, и танцевать одной, как какое-то глупое животное, и хоть сама-то ты, конечно, не унываешь, все остальные, в это время, перестают тебя замечать.
Перед тем, как заснуть, сама себе рассказываешь всякие истории, сама себе, в который раз, еще продолжаешь на что-то надеяться, никогда окончательно не отступишься.
Вот я, например…
ЭДУАРДОВА
Перебивая ее без всяких церемоний.
Если бы я была уверена, что любовь никогда не нагрянет ко мне, нечаянно, я бы предпочла засунуть голову в мешок.
МАДЕМУАЗЕЛЬ
И, с головой в мешке, ты бы молилась каждый день, чтобы его с тебя сняли!
КАРЛ
Самое реальное, что может случиться, этого вполне можно опасаться, мне это хорошо известно, самое реальное, что может произойти, это то, что однажды я вдруг влюблюсь в молодую обескураживающую женщину.
Я пойду на это со скуки, я просто сам себе скажу, что уже пора,
я больше ни на кого не посмотрю, и я готов поклясться, что больше никого кроме нее не полюблю,
кроме этой,
что касается нее, то она с этого момента будет полностью сражена, настолько сражена моей поэтической меланхолией и моим замкнутым видом.
Она будет обожать меня, поскольку я не буду ее любить.
Сын охранника в театре в Линкштрассе в Дрездене, теперь уже отец семи краснощеких детей, тоже стал охранником, в соответствии с его ничтожным наследством, с его усами и животом, я даже не узнаю его, если снова буду там.
Или же, и это самое логичное решение, или же,
и только-то,
я останусь холостяком, как мой дядя из Мадрида. Если подумать, это не такая уж и катастрофа, со всеми воспоминаниями, которые у меня накопятся, с моим умом, я продержусь достаточно долго и в достаточно приличной форме…
ЭДУАРДОВА
Ты закончишь твои дни в психиатрической лечебнице Стейнхофа, в великолепной крепкой белой рубашке, и двумя руками, связанными за спиной.
МАДЕМУАЗЕЛЬ
Замолчи, замолчи! Вы все закончите в психиатрической лечебнице Стейнхофа, как связанные клоуны, никто не услышит ваших воплей, никого вы больше не насмешите…
КАРЛ
Мой отец говорит, что он боится, что я стану вторым дядей Рудольфом, человеком, о котором никогда не говорят,
(Рабану)
тем, которого ты заменил, и чьи роли ты стал играть, вторым дядей Рудольфом, то есть психом нового поколения, более современным, психом, осознающим свои обязанности, рожденным под звуки канонады Войны, психом, который в курсе новейших открытий в области душевных болезней, но не интересующимся ни поэзией, ни литературой, сегодняшним психом, слегка подретушированным для нужд более прагматической эпохи…
(…)
МАТЬ
