РАБАН
Когда я возьму бразды правления в свои руки, встану во главе, когда я стану патроном, говорю вам, я буду счастлив, очень счастлив, я, я буду очень счастлив, если ты останешься с нами, вот, что я хотел тебе сказать, и еще, я буду счастлив, если мы будем продолжать вместе работать. Когда у меня будет семья, мне понадобится друг.
(…)
РАБАН
Я хотел попрощаться с тобой…
КАРЛ
Ты уезжаешь? Значит, ты вот как решил, только что…
РАБАН
Нет, только до свидания.
КАРЛ
Ты уезжаешь, ты ее бросаешь, помолвка отменяется?
РАБАН
Нет. Нечто совершенно противоположное, с точностью до наоборот.
Я взвесил все «за» и «против» моего существования, и это было в последний раз, назад дороги нет.
Я женюсь, поскольку это неизбежно и неотвратимо, и именно по этой причине я говорю тебе «до свидания», как будто я исчезаю, как будто я отправляюсь в путешествие или как будто моя жизнь меняется, и я покидаю моих прежних знакомых в пользу новых.
Мы больше никогда не увидимся, так как это бывало «до этого», раньше. Я стану женатым человеком, а ты станешь братом моей жены.
КАРЛ
Может, мне следовало бы тебе помешать? Я не знаю. Но я также задаюсь вопросом: что могло бы быть хуже этого? Нечто худшее или нечто менее серьезное?
(…)
МСЬЕ ЩИССИК
Обращаясь к Эдуардове.
Этот Макс, этот здоровый злобный парень, тебе не следует каждый раз его слушать или подчиняться ему. Нужно ответить ему или дать ему пинка. Он не достаточно силен, чтобы драться, если ему помешают и поставят его на место. Ты никогда ничего никому не отвечаешь, но должно же у тебя быть собственное мнение.
Нет?
О чем ты думаешь?
Ты о чем-нибудь думаешь?
Нет?
Она идиотка. Ты идиотка. Ты идиотка? Если ты не будешь отрицать этого, все здесь, даже наиболее к тебе расположенные, все будут думать, позволят себе думать, все будут думать, что ты идиотка, и бросят тебя.
(…)
МАТЬ
Вроде бы, я это прочла, вроде бы снова будет Война. Я не очень хорошо поняла, это было не совсем ясно, и я не знаю, кто в точности ее объявит, и кому, но будет Война, вот что мне удалось запомнить.
Дойдет ли она досюда, я также не знаю, я пытаюсь себе это представить. Но больше всего я думаю о нас, если мы будем продолжать наши скитания, мы в нее попадем, мы окажемся в ней, она нас проглотит, а мы даже не заметим, в какой именно момент она начнется.
МАДЕМУАЗЕЛЬ
Это французское вино!
Все остальные
Ах!
(…)
МАТЬ
Карлу
Прошу тебя в последний раз. Не стой здесь, так, не буду же я тебя умолять об этом весь вечер. То, что ты не садишься со всеми, выглядит очень оскорбительно. Это оскорбительно, и показывает, какой ты злой.
Тебе следует вести себя по-другому. Ты согласен?
КАРЛ
Я здесь, с вами, потому что я родился среди вас, но ничто меня с вами не связывает и ничто не имеет для меня значения.
ЖОЗЕФИН
Когда я выйду замуж за Рабана, мы все организуем по-другому, и твое положение станет более выгодным.
КАРЛ
Никогда и нигде у меня не будет более выгодного положения.
ЖОЗЕФИН
Ты должен бороться за это! Тогда твое положение будет более выгодным! Я хочу, чтобы у тебя было более выгодное положение! Мне надоело, что ты никогда не хочешь того, что хотим мы! Ты должен занять более выгодное положение!
КАРЛ
С самого моего детства я слышу эту фразу, «ты должен бороться за это», как будто не существует никакого другого выхода.
ЖОЗЕФИН
Я отдаю труппе всю себя, я постепенно нахожу в ней свое место. Я пишу административные письма, я подыскиваю залы для будущих представлений…
КАРЛ
Ты себя посвящаешь. Ты себя отдаешь. Я, я не хочу себя посвящать ничему, никогда.
МАТЬ
Ты не можешь таким оставаться, и ничего не хотеть.
КАРЛ
Я не хочу быть служащим.
МАДЕМУАЗЕЛЬ
Может быть, ты не хочешь подчиняться правилам.
Мы это понимаем. Это не хорошо, можно оставаться вне правил, когда ты ребенок, можно в это верить, но позже приходится им подчиняться.
Руководитель всегда преувеличивает свое недовольство служащими, любой руководитель недоволен своими служащими, разница между руководителем и служащими слишком велика, чтобы не быть постоянным поводом для недовольства.
Это такое правило.
РАБАН
Ты ничего не хочешь слушать. В принципе, ты могла бы стать руководителем этой антерпризы, если бы ты этого захотела, ты могла бы им стать, за меня не волнуйся, но даже в этом тебе пришлось бы решиться и подчиниться правилам, и ты не смогла бы укрыться за одиночеством или шутовством. Тебе пришлось бы отвечать.
МСЬЕ ЩИССИК
Все уже встают из-за стола, что ли? Я думал, мы рассаживаемся…
ДЕД
Я ничего не понимаю из того, что они делают.
МСЬЕ ЩИССИК
Мы будем есть?
ЖОЗЕФИН
Ты должен интересоваться, если ты останешься с нами, тебе придется сделать усилие, ты должен интересоваться проблемами, именно проблемами, и ничем другим, ты должен интересоваться проблемами, и прикладывать усилия, чтобы решить их, тогда ты начнешь получать от этого удовольствие, и ты изменишься, и получишь еще больше удовольствия, изменившись.
КАРЛ
Будучи ребенком, я испытывал страх, или если не страх, то некоторое неудобство, глухое беспокойство, я испытывал глухое беспокойство каждый раз, когда мой отец говорил про конец месяца, а мне кажется, что он говорил про конец месяца каждый день.
ЖОЗЕФИН
Нам никогда не удасться полностью свести концы с концами, как только конец месяца проходит, а мы не замечаем этого так, как мы этого ожидали, большинство проблем остается, лишь только исчезнув, они сразу снова выплывают на поверхность.
МАТЬ
Каждые тридцать дней.
КАРЛ
И вы хотите, чтобы я посвятил этому свою жизнь?
(…)
МСЬЕ ЩИССИК
Я набиваю себя балтийской селедкой, мне кажется, что нет ничего, чего бы я ни любил больше балтийской селедки, балтийской селедки и соленых огурцов, и, в общем, всей этой опасной пищи, нездоровой, несвежей и слишком острой.
Если подумать, ничто ни доставляет мне большего удовольствия, чем самая раздражающая для моего желудка пища. Мне приходится выбирать между этой ужасной опасностью и удовольствием, которое я от этого получаю.
МАДАМ ЩИССИК
Я уже просто не замечаю, как он ест. Я на тебя больше не смотрю, я о тебе забываю, я тебя не слышу.
Во время самых торжественных ужинов, которые давались в нашу честь, ведь в нашу честь давались ужины, и они были торжественные, во время самых торжественных ужинов, которые давались в нашу честь, самые торжественные и самые в нашу честь организовывались в Вене, графом Разумовским, что-то вроде этого, послом России, кажется так,
он уже тогда ел, как обжора, вот этот вот уже тогда ел как обжора. Это было чудовищно.
Никого и ничего не дожидаясь, он пожирал, не перечь мне, ты пожирал, он был чуть-чуть моложе, и он пожирал с еще большей энергией, он пожирал все блюда на столе, никого не дожидаясь, ничего не смакуя, и ничего не могло его сдержать или остановить. Мне было стыдно.
Но постепенно его стали приглашать, нас стали приглашать, эти торжественные ужины стали такими еще и благодаря этой ужасающей достопримечательности, постепенно, нас стали приглашать из-за этого его странного обжорства, из-за этого его отвратительного объедания, по причине этого его варварского переедания. Постепенно его стали приглашать в качестве нового и невиданного аттракциона, в качестве этакого гастрономического монстра, человека, который поедает быстрее всех и неаккуратнее всех самые тяжелые и неперевариваемые для желудка блюда, сидя рядом со своей малокровной женой. Этакий цирковой номер, глотатель сосисок, с его анорексической супругой, самый крепкий в мире желудок и хрупкая любительница чая.
(…)
МАКС
Сколько заблуждений происходит из-за женщин! Вы не можете себе представить! Несмотря на мои головные боли, на мою бессонницу и на мое отчаяние,
несмотря на то, что я ни во что не верю, и что я все время думаю о том, как бы отказаться,
и еще несмотря на, а это не пустяк, не то, чем можно было бы пренебречь, я сам все про это знаю,
несмотря на то, что я не красив и я не привлекателен,
несмотря на все это, я считаю, я считал, я вспоминал, с этого лета их было уже по меньшей мере шесть.
Было ли это серьезно? Я не знаю.
Это грустно.
Я не могу сопротивляться, я никогда не мог сопротивляться, и я и не хочу этого. Как только я уступаю желанию соблазнить достойную меня девушку, мне сразу нужно любить ее, пока полностью не иссякнет – что обычно происходит быстро – пока это желание полностью не иссякнет. Я бы предпочел, чтобы мне вырвали язык, чем чтобы меня лишили этого моего увлечения.
По отношению ко всем шести, я почти не почувствовал никакой внутренней вины, даже легкой.
Все это было неважно, вот что я хотел сказать.
Одна из них, впрочем, меня это удивило, передала мне упреки, через посредника, и при этом, это была совсем не та, которую я лучше всего запомнил…
(…)
МАТЬ
Я была на Joseph Platz и я увидела приближающихся ко мне членов той самой комиссии, которая меня так напугала в прошлом году, черная стая ворон, и я представила, что они передумали, и что они запретят нам играть, и выгонят нас из города. Я прошла совсем близко от них, улыбаясь от страха и волнуясь, что они меня окликнут, но, кажется, они меня не узнали и, наверное, они уже и не помнят, что приходили смотреть на нас и оценивать нашу работу.
(…)
МАДАМ ЩИССИК
Откуда вы?
РАБАН
Я из Вюльфенхаузена…
МАДАМ ЩИССИК
Это где-то севернее, так ведь? Там хорошо, там очень хорошо. Правда.
Почему же вы там не остались?
МАКС
Вот в чем дело! Для нас обоих это был наш родной город, мы вместе росли там, а потом вместе и убежали.
По одиночке нам скорее всего никогда не удалось бы уехать. Это настоящая дыра, ничтожнейшая! Вы не представляете!
ЖОЗЕФИН
Говорят, что собор в Вюльфенхаузене – один из самых прекрасных соборов данной эпохи и данного региона.
МАКС
Я не знаю. Ни я, ни он не хотели стать церковными сторожами.
ДЕД
А мы уже были в Вюльфенхаузене?
ЭДУАРДОВА
Во всяком случае, не после моего рождения.
(…)
МАДЕМУАЗЕЛЬ
Если начнется Война, им придется уехать и вступить в армию…
ЖОЗЕФИН
