ЗЕРНОВ. Там всё – правда. Один подонок рассказал журналюге. Мне даже валторну, после статьи, принесли! Вот! (Вынимает из шкафа футляр.) Сыграть? (Кладёт футляр на стол, открывает.) Так сыграть, что ли!?
КОШКИН. Да ни к чему. Вы меня извините.
ЗЕРНОВ. Ничего, просто я никогда не говорил об этом, научился даже не вспоминать. Но события так складываются, что всё вертится вокруг той истории. Это вы меня извините, сорвался. Да я и не смогу сыграть.
КОШКИН. Пробовали?
ЗЕРНОВ. Нет.
КОШКИН. Зачем же говорить, что не сможете.
ЗЕРНОВ. Я просил его: не надо. Был август. Финский Залив – не черноморская бухта в июле. Холодная, лютая Маркизова Лужа. Собутыльники его подначивали. Он впихнул меня на катер, все полезли на борт. Вывез подальше и швырнул. Я и не понял, что разбил голову о борт. Но сознание не потерял, наверно, потому что видел тьму. Ох, тьма!.. А потом меня что-то стало подталкивать, я увидел просвет… тут и отключился. Это он меня спас. Потом откачал. Стоит такой трезвый – трезвый гад… Потом я каждую ночь тонул, задыхался, выплывал и орал. На днях ко мне всё это вернулось. Когда Швецов приволок меня в старую Свято-Троицкую церковь. Я случайно зашёл в какую-то комнату, видимо, в исповедальню… там меня и шарахнуло, спустя десятилетия. Может, оттого, что вытер слезу с иконы? Один из Троицы плакал.
КОШКИН. Давайте, отложим тему, мало ли, вдруг больше не пригодится. Отец жив?
ЗЕРНОВ. Да куда там!
КОШКИН. Вы были на его похоронах?
ЗЕРНОВ. Нет. Я просто думаю, что он умер. Нельзя же так долго безнаказанно жить.
КОШКИН. Пойду. (На пороге). Когда вы ушли от отца?
ЗЕРНОВ. Мне было четырнадцать. В одна тысяча девятьсот семьдесят шестом году.
КОШКИН. Золотое время советского народа. Олегу сейчас, по-моему, тоже четырнадцать.
ЗЕРНОВ. Да…
КОШКИН. Мог он бежать к деду?
ЗЕРНОВ. И в голову не пришло. Нет. Олег не знает о его существовании.
КОШКИН. А мог узнать?
ЗЕРНОВ. Никак! Я стерилизовал прошлое, напрочь.
КОШКИН. Ясно. Завтра утром встретимся?
ЗЕРНОВ. Да.
КОШКИН. Значит, вечером позвоню?
ЗЕРНОВ. Да.
КОШКИН. Тогда до звонка.
ЗЕРНОВ. А что, насчёт идентификации покойника? Возможно выяснить?
КОШКИН. Тут я, хошь, не хошь, буду вынужден докопаться до истины. Вещи-то на нём – вашего сына. Разберёмся. И не волнуйтесь, я с журналистами не общаюсь, и вообще. Кстати, из-за той статьи весь город узнал, кто же на самом деле в доме хозяин. Чёрт его знает, хорошо ли это. (Уходит.)
ЗЕРНОВ (вынимает из футляра валторну, подносит к губам, отводит). Не-а. Не выйдет. Нет. (Достаёт из футляра картонку.) Картонки, картинки… совпадение. Ну, что, Святая Троица, достала ты меня, похоже? Достала. Вот и я тебя достал… из футляра. Поставлю на стол, ничего? (Ставит картонку на письменный стол.) Ничего. (Укладывает валторну в футляр.) Ничего. Ничего… а сколько всего.
Сигнал селекторной связи.
(нажимает на клавишу.) Слушаю?
ГОЛОС. К вам Швецов Сергей Павлович.
ЗЕРНОВ. Да какой он – Павлович, он – Павлинович, Павлович – псевдоним. Гони.
ГОЛОС ШВЕЦОВА. Зернов, падаль! Ты что творишь!? Я разнесу здесь всё, пусти, гад!
ЗЕРНОВ. Что ты хочешь?
ГОЛОС ШВЕЦОВА. Говорить!
ЗЕРНОВ. Больше четверти века знакомы, не наговорился.
ГОЛОС ШВЕЦОВА. Роба, кончай чудить.
ЗЕРНОВ. Вот-вот, тут ты прав. Иди себе.
ГОЛОС ШВЕЦОВА. Я всё равно выиграю! Я сделаю тебя с этим щенком, Валеркой Ильиным! Размажу тонким слоем!
ЗЕРНОВ. Иванов?
ГОЛОС. Да.
ЗЕРНОВ. Гони бывшего мэра, да побольнее.
ГОЛОС. Роберт Николаевич…
ЗЕРНОВ. Не боись. Или ты не знаешь, кто в городе хозяин?
ГОЛОС. Знаю.
ЗЕРНОВ. Выполнять.
ГОЛОС ШВЕЦОВА. Я хозяин, я…
ЗЕРНОВ. Всё. (Выключает связь.) Всё. (Глядит на икону.) Всё? Или ещё ничего и не начиналось? Ничего… ничего. Ни – че – го.
Звонит телефон.
Нет меня, нет… нет! (Задыхается.) Ааа…
ФРАГМЕНТ 14. Исповедальня. Икона Святой Троицы виднее всех. Настенный хронометр. Зернов.
ЗЕРНОВ (глядит на хронометр). Без одной – двенадцать. Последний круг. (Глядит на икону Святой Троицы.) Ну, и что? (Подходит.) Чего? (Протягивает руку, пальцем стирает слезу.) Забрызгали. (Стирает слезу.) Ох, ты ж, господи боже ты мой… ребята, вы чего, в натуре, плачете!? Нет, нет… нет! (Задыхается, падает на колени.) Я вынырну, нет! (Кричит.) Ааа! (Падает ниц.)
Гаснет свет. Почти тут же свет включается.
ФРАГМЕНТ 15. Осень. Деревенское кладбище. У могилы сидит Зернов. В зарослях, в него целится из снайперской винтовки человек в маске.
ЗЕРНОВ (не оборачивается). Постой стрелять! Слышишь? Успеешь стрельнуть, на деревенском кладбище, кто нам помешает разобраться, каждый со своим. Ещё минута осталась. А там пуляй. И хрен с нами, с обоими.
Человек в маске опустил винтовку.
Опустил ружьё, что ли? Если опустил, спасибо. Но минута, не больше, ага? Не тяни. О, туманом потянуло… с речки. Ничего, не промахнёшься, ближе подойдёшь, если понадобиться. Но только минута!
Туман заволакивает Зернова и человека в маске.
Картина 3.
ФРАГМЕНТ 16. Лето. Холл в доме Швецова и Зернова. Швецов один. Входит Зернов, в плаще и шляпе, с портфелем.
ШВЕЦОВ. Дождь, так и не кончался со вчера?
ЗЕРНОВ. Не знаю.
Пауза.
ШВЕЦОВ. Ну?
ЗЕРНОВ. Я куплю твою часть дома.
Пауза.
ШВЕЦОВ. Вылитый сельский бухгалтер. А поподробнее?
ЗЕРНОВ. Всё равно будешь сбрасывать, а в городе покупателя нет. Даже за полцены – дорогое удовольствие.
ШВЕЦОВ. Думаешь, проигрыш – позор? И я должен бежать? Вот зачем ты пришёл? За порцией пилюль? Сейчас пропишу. Тебе в перчатках или без!?
ЗЕРНОВ. Полагаешь, к такому, как ты, я пришёл без прикрытия?
Пауза.
ШВЕЦОВ. Я отыграюсь, Зернов. В Москве у меня есть…
ЗЕРНОВ. Выборов больше не будет. И все, кто был у тебя в Москве, кончились… для тебя. Ты же пытался заручиться против меня. И что.
ШВЕЦОВ. Скажу больше, пытался даже заказать тебя. Но ты у нас, оказывается, недотрога! Даже отморозка не нашлось, чтоб тебя пристрелить. Вот не думал, что есть персонажи, которых крышуют и жулики, и нувориши, и, блин, государство. А мне обязательно надо было именно пристрелить, чтоб народ понял – это политическое убийство. И это было моей ошибкой. Надо было просто прибить тебя, размазать по стенке… натравить шпану…
ЗЕРНОВ. Проехали. Документы на передачу мне второй половины дома готовы, зайди завтра в мою контору, подпишешь.
ШВЕЦОВ. Как у тебя продумано. Я думал, ты на банкете, в честь нового мэра, гудишь. Ещё и суток нет, а ты уже здесь! Я не съеду.
ЗЕРНОВ. Тебе понадобятся большие деньги.
ШВЕЦОВ. Мне хватит моего!
ЗЕРНОВ. Нет, не хватит.
ШВЕЦОВ. Ты украл мои счета!?
ЗЕРНОВ. Украл? Я вернул в казну не твоё.
ШВЕЦОВ. Так я теперь ещё и нищий!?
ЗЕРНОВ. Ну, это сильно сказано. (Вынимает из портфеля документы.) Вот здесь то, что у тебя осталось. Разберёшься. Просто новых поступлений у тебя больше не будет. А так – жить бы да жить, в шоколаде. Но. Вчера, наконец, выяснилось, каким образом на болоте оказался парень, которого похоронили под именем моего сына. (Вынимает из портфеля документы.) Здесь прочтёшь. Это копии. Расследование неофициальное. Я тормознул ситуацию. Не потому, что история убийства подростка на болоте касается тебя, а потому, Серый, что один из убийц – твой сын. Убитый – из многодетной семьи. Прибился к шайке нашей золотой молодёжи. А они, бездельники, за тем и кучкуются, чтобы куражиться над быдлом. Его, бедняка, и приняли в компанию исключительно ради веселья, чтоб одна жертва уж наверняка всегда была под рукой. В конце концов, бедняка никто не заставлял шастать с ними. В одном только бедняк упёрся, отказывался принимать наркотики. А наша золотая шайка всерьёз забаловалась ширевом. А занимаются они этим на болоте. В городе пока побаиваются, вдруг папы с мамами заругают. Провинция, всё-таки, накладывает. Но они уже выползли из болота и теперь куролесят на окраине. Скоро переберутся в исторический центр города. А вещи моего Олега убитому принёс твой сын. Умыкнул или добровольно – не знаю. В тот вечер бедняку не повезло, шайка решила во что бы то ни стало посадить его на иглу. Забили. Вот я и говорю, что деньги тебе понадобятся. Если ты, конечно, станешь лечить сына от наркотической зависимости. Я тебе тут оставлю… помогает. (Вынимает из портфеля картинку, ставит на стол.)
ШВЕЦОВ. Помнишь нашу первую встречу. Мы, с Витькой Ильиным, болтались у автобусной остановки. Ты вышел из автобуса, с валторной и рюкзаком. Сразу было видно: приезжий. И один. А, значит, с денюжкой в кармане. Тропинка к дому твоего дяди через лесок бежала.
Зернов уходит.
Там тебя и поджидала наша, лесозаводская, шобла. Мы-то, с Витькой Ильиным, знали. Вот драка была! Свои со своими… прямо – гражданская война. И мы победили. И всю жизнь потом побеждали, потому что были вместе. И вот, ты, поганый валторнистик, разрушил всё. Я тебя защитил, а ты меня угробил! Витька Ильин не в счёт, он всех любит, и, значит, никого, кроме себя. Всё, Зернов, Роба, блин… конец тебе. Я, от имени нашей, лесозаводской, шоблы приговариваю тебя! (Обнаруживает, что Зернова нет.) Ты где, бухгалтер!? Я тебя сам пристрелю! Что это? (Видит картинку.) Икона Святой Троицы. Зачем? Зернов! Роба! Вернись!!!
ФРАГМЕНТ 17. Дом Ильина. На крыльце Ильин. Входит Зернов.
ЗЕРНОВ. И?
ИЛЬИН. С ними надо что-то делать, три дня не просыхают.
ЗЕРНОВ. Кто?
ИЛЬИН. Новый мэр и новый прокурор Пригородного района.
ЗЕРНОВ. Травы-травы. А ты, чего трезвый?
ИЛЬИН. Завязал.
ЗЕРНОВ. Неисповедимы пути Твои, Господи.
ИЛЬИН. Ишь ты, какой набожный. То есть ты ребятам сделал праздник, ты и организовывай им будни.
ЗЕРНОВ. Веди. О, а где икона?
ИЛЬИН. То есть хрен знает, сковырнули.
ЗЕРНОВ. Вот и не остановить гулён, охранять-то некому.
ИЛЬИН. Не поверишь, весь подъезд – в хлам, а эти двое – хоть бы хны. То есть встать уже не могут, но и не падают.
ЗЕРНОВ. Икону повесь над подъездом. (Уходит в дом.)
ИЛЬИН. Чёрт его знает, может, и правда всё дело в Святой Троице. (Уходит в дом.)
ФРАГМЕНТ 18. Квартира Ильина. За столом – Валерий и Следователь.
ВАЛЕРИЙ (наливает водку). Я их всех выведу на чистую водку…
