ЗЕРНОВ. Ты, не понял, что: покуда мирно? Это вроде, как бы, мне: цыть, что ли? Мол, знай своё место? Швецов, ты меня достал изрядно, не доводи до крайности, пожалуйста. Мы, с тобой, древние друзья, – дорожи, не то продешевишь. Это тебе, дохлый мэрин, нужно продавать свою задницу, чтобы её выбрали грелкой для трона, а я – человек, назначенный на мой табурет, на весь мой век. Я даже подохну на нём, потому что это часть моего тела. Кончусь я, под новое седалище придётся строгать новую мебель. Потому что во всякой, особенно в устойчивой, финансовой системе, как в организме человека, есть одно кардинальное отличие от идентичной, – это своё, персональное, живое сердце, которое изнашивается и останавливается в индивидуальный срок. В данном случае, срок – мой. Всё, что можно поделать с моей финансовой системой, это дождаться моей смерти или заказать её. А не станет тебя, никто и не заметит, кроме тебя. И меня, конечно. Но только мэр уже будет новый, – не ты. Всё? Вопрос исчерпан? Извини, конечно, Серый, но я думал, что ты и так всё понимаешь, и тебе не нужен ликбез. Вопросы есть?
ШВЕЦОВ. Мне нужен ремонт церкви.
ЗЕРНОВ. Травы-травы. Ну, так отслюнявь из своего кармана!.. господин Монте-Кристо…
ШВЕЦОВ. Церковь – общественное дело, почему я…
ЗЕРНОВ. А почему я.
ШВЕЦОВ. Ну, я тебя, Зернов, гад, отделаю, не такой уж ты бронетанковый. И никуда ты не денешься, будешь обслуживать меня, потому что команда сверху была: Швецов – мэр.
ЗЕРНОВ. Охолонись, Серёга.
ШВЕЦОВ. Я покажу тебе, кто из нас больнее кусается.
ЗЕРНОВ. Травы-травы…
ШВЕЦОВ. Рвать на лоскуты не буду, но прикушу, чтоб знал, кто в доме хозяин! Ты понял меня, кассир?
ЗЕРНОВ. Что ты за человек, как упрёшься… дурь – не дурь, не остановишь. Глянь в пакет, там твоя мечта. Жениться бы тебе. (Уходит.)
ШВЕЦОВ. Сам женись! Вечер обещает быть нежным. (Вынимает из пакета пару боксёрских перчаток.) Есть! (Достаёт из пакета лист бумаги, читает.) И на русском… удостоверяется… перчатки Игоря Высоцкого, в которых он боксировал с Майком Тайсоном!!! Ай, да Роба… фокусник… вот! (Надевает перчатки, боксирует «с тенью».) На! Апперкот! Хук! Нокаут, блин. И не вставай… и мизинцем даже не дёргай, лежать! Чисто, моя взяла!
Входит Зернов, с запиской в руке.
Роба, ты, гад, – бог! Как ты зацепил перчатки?
ЗЕРНОВ. Наконец-то, хоть не ворчишь.
ШВЕЦОВ. Силён ты меня по настроениям мордой елозить. Спасибо. У меня ж теперь почти полный набор того боя. Пойдём ко мне, торжественно вывесим очередной экспонат, вспрыснем… что ты? (Берёт у Зернова протянутую записку.) Ууу…
ЗЕРНОВ. Читай, читай вслух! Я не разобрал дословно, читай!
ШВЕЦОВ (читает). «Отец, я не хочу больше жить. Ты обращаешься со мной, как с животным. Ты сам животное. Не ищи. Меня больше нет. Олег».
ЗЕРНОВ. Сволочонок.
ШВЕЦОВ. Такие слова пишут не для того, чтобы нашли.
ЗЕРНОВ. Никуда сморчок не денется.
ШВЕЦОВ. По друзьям надо поспрошать…
ЗЕРНОВ. А я их знаю? Нет у него друзей, тем более девчонки.
ШВЕЦОВ. Говорил тебе, помягче надо, я с моим Лёшкой вообще не конфликтую, себе дороже…
ЗЕРНОВ. Поучи ещё. И убери икону!
ШВЕЦОВ. Да сказал же, уберу. Что делать будем? Мне звонить или сам?
ЗЕРНОВ. Давай. Ну… заморыш, поймаю…
ШВЕЦОВ (по телефону). Швецов говорит. Начальника милиции мне из-под земли, немедленно.
ФРАГМЕНТ 5. Крыльцо деревянного коммунального дома. Над входной дверью – икона Святой Троицы. Ильин вышел из дому, в шлёпанцах, присел на корточки.
ИЛЬИН. Сдохнуть!.. сдохнуть… сдохнуть. Боже, мне больно. Господи, спаси и похмели. Пришли ангела… гонца с глотком пивка… а?
Входит Зернов, с сумкой через плечо. Зернов присаживается на крыльцо, рядом с Ильиным, достал из сумки банку пива, подал Ильину. Ильин с трудом обнял пальцами банку, но выронил. Банка укатилась. Ильин пожал плечами. Зернов достал другую банку, откупорил, подал Ильину.
ИЛЬИН (отпил). Здорово, Роба. А я как раз Бога просил, чтоб прислал кого с похмелом. Вовремя ты… ничего себе, ангел.
ЗЕРНОВ. Ты поэтому над дверью икону пришпандорил, чтоб о похмеле молиться.
ИЛЬИН. Не я. Но у меня дома такая же есть.
ЗЕРНОВ. Разве верующим разрешается пьянствовать?
ИЛЬИН. А я не верую, я просто верю. Вернее, знаю, что Он есть.
ЗЕРНОВ. Знает он…
ИЛЬИН. Знаю. Попей с моё. Я в кошмарах столько шлялся по тому свету, сколько на этом не нагулял.
ЗЕРНОВ. Вот и мне зависнуть надо.
ШВЕЦОВ. Как будто не знаю, зачем ко мне заявился мой старый товарищ. Виси.
ЗЕРНОВ. Спасибо. Живность в доме водится?
ИЛЬИН. От меня смерть шарахается, а он тараканов вспомнил… или ты, может, меня вшами хочешь оскорбить?
ЗЕРНОВ. Я о бабе.
ИЛЬИН. Ну, зачем ты так, о дамах, Роба. Нет у меня хозяйки. Меня теперь даже комары не кусают.
ЗЕРНОВ. А нет комаров. Травы-травы. В таком пекле только мошка держится. Кусачая.
ИЛЬИН. Я и говорю, обхожусь без всякого гнуса. Сам себе гнус.
ЗЕРНОВ. Дёрнешь?
ИЛЬИН. Нет, мне пока пива хватит. Водка по такой жаре опасна, у меня на мои похороны денег нет.
ЗЕРНОВ. Оплачу.
ИЛЬИН. Ударение у нас, на котором слоге?
ЗЕРНОВ. Расходы за мой счёт.
ИЛЬИН. Годится. Не забудь оставить канал для экстренной связи. У меня, в хате, прохладно. Деревянная хата – вещь.
ЗЕРНОВ. А я дёрну. (Достал из сумки бутылку водки, стопку, сырок.) У меня сын пропал. (Наливает водку.) Похоже, с концами. Поговорим потом. (Выпивает, закусывает.)
ИЛЬИН. Что значит «потом»! Живой хоть?
ЗЕРНОВ. Его не нашли, – бейсболку только… на болотах. Он от меня официально, засранец, ушёл. Записку оставил, мол, не хочу жить. Все транспортные магистрали обшарили, все чердаки, подвалы… кого только не тряханули. Воинскую часть подняли, не говоря уж о милиции. По нулям.
ИЛЬИН. Главное, тело не нашли. То есть жив. От отцов бегать – у вас наследственное…
ЗЕРНОВ. Не буди лихо, пока оно тихо.
ИЛЬИН. Ты сам ко мне пришёл. Сиди и терпи. То есть я продолжу мысль: вот оно, дитя растить без бабы. Давно пропал?
ЗЕРНОВ. Неделя. Травы-травы…
ИЛЬИН. Я твоего, когда же видел? Точно, внука первого сентября в первый класс провожал, как раз с твоим Олежкой. Ему сейчас четырнадцать?
ЗЕРНОВ. Так ведь и мы тогда в последний раз виделись… восемь лет.
ИЛЬИН. А я смотрю, идёт… ну, думаю, зачастил Зернов. Давненько ты не зависал. Или имел наглость запивать без меня?
ЗЕРНОВ. Без тебя, как можно. Так и жил, всухую.
ИЛЬИН. Мать его, Олежкина, не объявлялась?
ЗЕРНОВ. Воняешь. Тебе, Витюха, в баню бы!
ИЛЬИН. Мечта.
ЗЕРНОВ. Вывезу.
ИЛЬИН. За сердце опасаюсь.
ЗЕРНОВ. Есть баня с медиками. Нагрузимся и поедем.
ИЛЬИН. Ну, что, пошли грузиться?
ЗЕРНОВ. Погнали.
ИЛЬИН. С Богом. Банку надо поднять.
ЗЕРНОВ. Пусть валяется. Вдруг кому-то так же, как тебе.
ИЛЬИН. Сильно тебя шарахнуло, вечный жмот и – на тебе.
ЗЕРНОВ. Травы-травы. Споёшь?
ИЛЬИН. И споём…
ЗЕРНОВ. Не я, Вить, ты.
Зернов и Ильин входят в дом. Чуть погодя, Ильин выходит, подбирает банку, входит в дом.
ФРАГМЕНТ 6. Комната в квартире Ильина. В красном углу – икона Святой Троицы. Ильин пытается прибраться. На диване, под покрывалом, лежит Зернов.
ЗЕРНОВ (выбирается из-под одеяла). Ты чего?
ИЛЬИН. Третий день бьюсь над этой генеральной уборкой.
ЗЕРНОВ. Пятый.
ИЛЬИН. Почему?
ЗЕРНОВ. Потому что я здесь пятый день.
ИЛЬИН. Что ж я, с первого дня, что ли?
ЗЕРНОВ. Брось, всё равно насвинячим.
ИЛЬИН. А ты опять остаёшься?
ЗЕРНОВ. Мне здесь хорошо.
ИЛЬИН. Глянь в зеркало, и увидишь, как.
ЗЕРНОВ. Хоть как, главное, как в детстве.
ИЛЬИН. Что-то снилось?
ЗЕРНОВ. Ага. Не помню.
ИЛЬИН. То есть врёшь.
ЗЕРНОВ. Ага. У меня теперь только одна картинка в мозгу.
ИЛЬИН. То есть, когда отец тебя плавать учил?
ЗЕРНОВ. А ты, гад, откуда знаешь!?
ИЛЬИН. Мудрый потому что, попей с моё… нашарахаешься по людям в поисках похмела, наобщаешься… то есть мудрости наберёшься… выше Канта.
ЗЕРНОВ. Наливай.
ИЛЬИН. Меня больше не кантовать, всё, не пью.
ЗЕРНОВ (идёт к столу). Молодец. Травы-травы. Наливать?
ИЛЬИН. Не тронь, я сам мою дозу знаю.
ЗЕРНОВ. Плещи.
Ильин наливает водку, наводит порядок на столе.
Все дела по боку – хорошо. Только хреново, что спросонья знаю, какой сегодня день! Никогда не подумал бы, что пацан так плотно во мне сидит, как будто я рожал, а не та шмара… шконка привокзальная… падаль…
ИЛЬИН. Заткнись! Просил же, без матов чтоб. Иди, водка киснет.
ЗЕРНОВ (подходит к столу). А я не матюгался.
ИЛЬИН. Нельзя плохо говорить о женщинах. Тем более о маме своего ребёнка! Вообще, о матерях – только красиво, с любовью.
ЗЕРНОВ. Травы-травы. Не рублю, сам к земле гнётся от рогов, а ворчит.
ИЛЬИН. Ничего подобного, моя честно гуляла и в открытую ушла. Она ж не меня не любила, а моё пристрастие к алкоголю. Тепла мужского не хватало. Может, горяченького приготовить?
ЗЕРНОВ. Может. Давай, вздрогнем.
Ильин и Зернов выпивают. Пауза.
Как люди пьют эту гадость!
ИЛЬИН. Да, не мёд. Но твоё пойло, всё-таки, – качество.
ЗЕРНОВ. Вить, убери икону, пока я здесь, а?
ИЛЬИН. Спятил!
ЗЕРНОВ. Травы-травы… пожалуйста.
ИЛЬИН. То есть, и не думай!
ЗЕРНОВ. Натыкаюсь на неё взглядом постоянно, что-то жуткое.
ИЛЬИН. Что?
ЗЕРНОВ. Лица их напоминают… ну, как бы… вон то – Олег, то – чуть ли не я сам…
ИЛЬИН. А то?
ЗЕРНОВ. То? То.
ИЛЬИН. Отца твоего?
ЗЕРНОВ. Не знаю такого человека.
ИЛЬИН. Пить меньше надо. Икону убирай, не убирай, а душу, куда засунешь? Нет, пусть висит: мне не так страшно, а тебе полезно.
ЗЕРНОВ. Сволочь ты.
ИЛЬИН. Ага, нашёл крайнего. Ты насчёт отца справки наводил?
ЗЕРНОВ. Повторяю: не знаю такого человека.
ИЛЬИН. Гений финансов местного разлива… трус.
ЗЕРНОВ. Хорош обзываться! Да он сдох давно, надеюсь. Не напоминай без нужды, взбешусь ведь. Ты спеть обещал.
ИЛЬИН. Метать бисер перед свиньями, ещё чего.
Стук в дверь.
А вот и люди, слава богу. (Уходит в прихожую.) Первое событие за три дня.
ЗЕРНОВ. За пять. Я выпью. (Наливает полный стакан водки, выпил.) О.
Входят Ильин и Следователь.
ИЛЬИН. Не поверишь, к тебе.
ЗЕРНОВ. Травы-травы. А я здесь не живу, потому меня здесь нет.
