Кобызев: (уже спокойно): И как мы живем – ума не приложу. Как на ярмарке ходят, нас выбирают. В зубы заглядывают. На качественную сталь. Седня не подошли.
Ануфрий: С такой еды – какая на хер заграница. До матраца бы доползти. (Сидят, уже вполне успокоившись, едят).
Ануфрий: Да. Вот раньше бывало, только домовой ходил. А счас – вон оно. Хозяйка медной горы. Сидела бы себе. В горе. Домовой потише был. Мог до смерти защекотать. Придушить подушкой. Волосами. Такого раньше не было, чтобы в печь. Было ране как: чуть полночь – скрипнет за углом, и появляется Сам. Весь страшный, волосы торчат, бородатый, весь в шерсти.
Степаныч: В шерсти к нам нельзя. Враз загоришься.
Кобызев: И если спишь – может придушить. Накроет бородой – и вроде как душно. Спишь – а уже не проснулся. Угорел. Разное у печи быват…
(снова шорох, скрип, заходит спиной кто-то косматый в нечистой рубахе. Тащит с трудом какую-то большую громоздкую хрень, вроде вязанки дров, только не дров, а труб металлических вроде органа. Сильно смахивает на современную систему залпового реактивного огня «Град», только немножечко уменьшенную, и без грузовика. Косматый мужик – Левша.).
Картина 2
Входит Левша.
Кобызев: (обрадованно) Левша!!
Степаныч: От же … Мы тут через тебя чуть не обосрались!
Уральский Левша: А чо со шведами будет? А? Тока подумай!! (показывает на свою вязанку труб) Обгадятся по первое число.
Ануфрий: (маленько успокоившись) Че это у тебя?
Левша: Обосерются точно, я на наших деревенских сегодня проверил. Обосрались.
Ануфрий: Санузел, штоль?
Левша: Тут главное, направить правильно и точно рассчитать траекторию. Это хуже, чем греческий огонь. Вернее, лучше. Греческий огонь предсказуем, летит по дуге и бьет недалеко. А моя голубушка работает за десять верст, и накрывает огнем большой участок. Неделю смотрел за фейерверками, потом в голову ударило. Вчерась закончил. В каждой трубе – по ракете. Из шутейного фейерверка сделал. Шутейную ракету переделал в боевую. Шутки кончились, хватит забав. Многострельная пищаль Левши! Ты знаешь, Ануфрий, меня поставили фейерверки делать – я за праздники в поселке отвечаю. Так я – сэкономил. Баню разнесло – за шесть верст. Такой праздник! Воронка – для силосной ямы. Бабы тока успели выскочить с вениками и бадьями – и вот. Главное, слышат свист, но не могут понять откуда. Хорошо, что расстояние большое. Баня на отшибе. Далеко. Успел от баб уйти. Голыми по деревне за мной бежали с вениками и тазами. Завтра от Петра Алексеевича государственный комиссар пожалует, я ему тоже покажу.
Степаныч: Есси и он обосрется – нас тут всех на передовую, в Швецию.
Левша: С моей голубушкой быстро закончим компанию со Швецией. Выйдем к северным морям. Страшное оружие.
Степаныч: Да ты хоть понял че сделал??
Левша: Теперь уж выйдем к северным морям.
Степаныч: Ты фейерверк у царя украл, сученыш! Царь пожалует на пуск домны – его и встретить нечем? Без фейерверка оставил царя? Да Петр тебя на куски порвет!
Левша: Тут как устроено: четыре ряда по десять штук. Сорок штук. Десять таких – будет сорок сороков. Как в Москве. В честь церквей Москвы. Сорок сороков – и шведов с облегчением. Непроизвольным. Это – лучше ядер. Экономия железа – страшная. Ядер уже не надо. Эти ракеты летят далеко, на десять верст. Свистят страшно. Остается силосная яма.
Ануфрий: ты бы лучше нимфозорию подковал. Или вон – паровоз в грецком орехе сделай.
Степаныч: А у тебя, кстати, чертежи есть?
Левша (осторожно, не раскрывая секретов всякому встречному): Нет. Зачем же, чертежи, я так. У меня глаз пристрелямши. Беру и делаю. Есть там небольшой секрет один, но я тока горному комиссару скажу, когда приедет. Наука.
Степаныч: А серы ты добавляешь?
Ануфрий: Отстань, мы все равно ни хрена не понимаем… И чо, вот из этих трубок стреляет?
Левша: Если бы в Ливонскую у нас такая скорострельная пищаль была – да несколько, да десять хватило бы – верная наша победа расейская. Ну ничего, сейчас поправимся.. Петру Алексеевичу долгого царствия. Турецкая компания за нами будет. К Балтике выйдем, все северные моря наши будут. И на море англичан возьмем. Уважать будут. Мне только ему доложиться. Лично ему скажу, а другим нет. И комиссару его скажу. Только им.
Ануфрий: Слышь, Левша, это… А тебе случаем не помогает эта, ну, Хозяйка медной горы?
Левша (насмешливо): Конечно, а как без нее. Вот сижу прошлой ночью, – вот на самом этом месте, и выходит красивая такая, с русой косой до самых пяток.
Степаныч: Ты же прошлую ночь не дежурил!
Левша: я так приходил, ребятам помогал. Да и думается ночью лучше. Они пока поспят, а я по железу поработаю… Сижу себе, и выходит красавица…
Кобызев: В одной сорочке?
Левша: Нет, прилично одета, не блядь. Сарафан красного цвета, зеленая блузка. Украшения есть. Царица.
Степаныч: Но, но!
Левша: Как царица. На голове у нее корона – вся в мелких камушках. Переливаются.
Ануфрий: Позвала за собой?
Левша: Куда?
Ануфрий: В даль светлую… Куда-нибудь.
Левша: Не, не звала. Помогу, говорит, я тебе Левшенька. Знаю, думу ты думаешь, как расеи помочь. И чертежи подает. Я за чертежом – она от меня. Смеется. Я за чертежом, – а она от меня. Играет. Набрался смелости, подбежал, а она – чертежи в печь кинула. И хохочет. Красивая такая. Любит меня, наверное. Открываю глаза – а ребята надо мной смеются. Ты говорит, во сне за бабой бегал. С поднятой головой. Наука твоя совсем тебя замотала. А на утро мне как шкворнем кто-то по башке. Вот же оно как надо сделать. Все сразу прояснилось, сложилось, и в три дня я безвыходно из бани и сделал эту многострельную трубу. Страшное оружие.
Ануфрий: (вздыхает) Любит тебя, Хозяйка медной горы.
Степаныч: А Ануфрия нашего чуть в печь за собой не уволокла. Только крест и помог. Не любит она его. А Левшу – любит.
Кобызев: Кто?
Степаныч: Хозяйка печи.
Кобызев: Кого?
Степаныч: Луком в сторону дыши, не прямо. Глядишь, и тебя Хозяйка полюбит.
Кобызев: Когда?
Степаныч: Значит так. Ты предохраняться умеешь?
Кобызев: От кого?
Степаныч: Ты от жены в постели как предохраняешься?
Кобызев: А че мне ее бояться?
Ануфрий: А в самом деле. У него уже двенадцать пацанят по лавкам. Че ему бояться? И жена как-то не особенно боится.
Кобызев: Четырнадцать. Из них восемь – пацаны. А что – всех обеспечу, на заводе работаю.
Степаныч: И днем и ночью он работает, дома не бывает, а там у него уже 14 штук детей.
Кобызев: Скока?
Степаныч: Ты же сам сказал.
Кобызев: Ничего, обеспечу.
Ануфрий: Скоро их всех… Твоих пацанов. Подрастут. Или в цеха на железные заводы или в Швецию на передовую. Или там или тут сдохнут. Крепостные. Пушечное мясо.
Уральский Левша: Нет, ребята. Если наладим выпуск нашей голубушки, Расею завсегда бояться будут.
Степаныч: А ты че за Россею беспокоишься? Вон – есть начальство, им виднее. Хрень какую-то соорудил. А ты кого из начальства спросил – надо это или нет? Согласовал? Ты между прочим, господское добро использовал. Где ты ее сделал? На заводе, да? А завод чей? Правильно, Акинфия Демидова. А ты спросил у него? Переводить добро на разную хрень? Царя фейерверка лишил. У нас план – двести пудов. Ты слышал, что Петр Алексеевич писал думному дьяку Андрюхе Винниусу? Ради Бога, поспешайте с артиллериею, как возможно: время яко смерть. Нам пушки нужны, мы ночами не спим, железо гоним, а ты… Ты чьей смерти дожидаешься, а? Смотри, скажем приказным, они тебя живо на путь наставят. У них есть способы.
Ануфрий: Ты че завелся, Степаныч? Какая вожжа под хвост попала?
Левша: Значит, они – для Расеи, а я – хрен знает, на что хозяйское добро перевожу? Да ваши пушки десять против одной моей не простоят, вот она какая – голубушка. Это еще пока испытания. А будет бить – шведы посыпятся как горох.
Степаныч: это ешшо доказать надо.
Левша: Будет у нее офецьельное название – Балда. Балдой шведов пить будем!
Степаныч: Ты вот, что, Левшенька. Приедет комиссар, ты сам ему скажи. Так мол и так, господского железа взял на изготовление Балды. Сиречь скоростной пищали …Взял в общей сложности до тридцати пудов.
Левша: До двадцати пяти.
Степаныч: Вот. Во время выполнения государственного императорского заказа, когда Петр Алексеевич ставит вопрос жизни али смерти, из этого самого заказа он взял 25 пудов. На Балду. И фейерверк испортил. Так и скажи. Потому что не досчитаются, спрашивать будут, искать. А ты сам скажи.
Левша: Так я же… Как же ж, ведь… Я ведь для общего дела. Я же ведь вместо ста пушек… Будет одна. Балда. И расходов на нее во сто крат меньше. И ефекта больше. Как же, мы ведь для Расеи. Я ведь.
Кобызев: Мы – для Рассеи.
Степаныч(Кобызеву): А с тобой потом поговорим. Тебе надо план гнать, а ты – двадцать пять пудов – на сторону. Кому отдал?
Кобозев: Так ведь – на хорошее же дело. Левша сам сказал.
Степаныч: Ты башкой бы сначала подумал. Этот – молодой, ему все равно, а у тебя – 14 детей на загривке. Если отца в кандалы или на передовую к Шведам, че с ними будет? Ты не шути с государевым заказом.
Левша: Так мы ведь для дела, а, други? Для дела ведь!!! Мы же к северным морям пойдем? А? С Петром Алексеевичем выйдем, а?? Мы же флот английский разнесем!! Они же нас зауважают, а??
Степаныч: пока ты только баню разнес. И хорошо, что бабы успели выскочить.
Ануфрий: Кстати, о бабах. Ты, Левша, оттого дурью маешься, что не женат ешшо. А как женишшся –другие заботы пойдут. И будет тебе не до херни всякой. Ты вот скажи, Левша. Девка у тебя есть?
Левша: Ну, вроде есть.
Ануфрий: ну дак, а че тогда? На хрена тебе эта Хозяйка с горы далась?
Степаныч: Карьеру ему надо делать. Вот он с Хозяйкой и договаривается. У Хозяйки все тайны узнает.
Кобызев: Наш Левша ведь не хуже тульского Демидова. Тоже выйдет в люди. Будет заводами владеть. Будешь, Левша? Вспомнишь ли о нас тогда? Не, забудешь.
