ПЕРВЫЙ ГРАЖДАНИН. Да, кинжал, но не для бедной потаскушки! Что она такого сделала? Ничего! Шлюхой и попрошайкой она от голода стала! Кинжал нужен для людей, которые покупают наших жен и дочерей, — вот для кого! Вот до кого надо добраться — до тех, кто тешится дочерьми народа! У вас в животе бурчит, а они маются от обжорства; у вас дыры на локтях, а у них теплые камзолы; у вас мозоли на руках, а у них ручки-то атласные. А что это значит? Значит, вы трудитесь, а они бездельничают; значит, вы зарабатываете, а они воруют; значит, если вы захотите получить назад хоть несколько жалких грошей из того, что они у вас украли, вам надо торговать собой и попрошайничать; значит, они паразиты, и всех их надо перебить!
ТРЕТИЙ ГРАЖДАНИН. У них и кровь-то не своя — они ее всю из нас высосали! Они нам говорили: убивайте аристократов, они хуже волков — мы аристократов перевешали. Они говорили: это король пожирает наш хлеб — мы убрали и короля. Они говорили: вы из-за жирондистов голодаете — мы и жирондистов убрали. Потом они раздели мертвецов, а мы опять бегай босиком и мерзни. Но мы сдерем у них шкуру с, ляжек и сделаем себе из нее штаны, мы соскоблим с них весь жир и пустим себе в и суп. К черту! Перебить всех, у кого нет дыр на локтях!
ПЕРВЫЙ ГРАЖДАНИН. И всех, кто умеет читать и писать!
ВТОРОЙ ГРАЖДАНИН. И всех, кто поглядывает на заграницу!
ВСЕ. Перебить их! Перебить их!
Несколько человек выволакивают на сцену м о л о д о г о щеголя.
ГОЛОСА В ТОЛПЕ. Ишь, с платочком!
— Аристократ!
— На фонарь его! На фонарь!
ВТОРОЙ ГРАЖДАНИН. Что? В платочек сморкается? На фонарь!
Спускают фонарь.
МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Господа, господа!
ВТОРОЙ ГРАЖДАНИН. Кончились господа! На фонарь!
ГОЛОСА В ТОЛПЕ (поют)
“Хуже нет лежать в могиле,
Там полно червей и гнили.
Лучше в воздухе висеть,
Чем в сырой могиле тлеть!”
МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Пощадите!
ТРЕТИЙ ГРАЖДАНИН. А ты не бойся, пеньковая петелька на шею — раз-два, и готово. Мы милосерднее вас. Нас всю жизнь убивает работа; мы шестьдесят лет висим на веревке и дрыгаем ногами… Но мы перережем свою петлю! На фонарь!
МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Ну и вешайте! Свету вам от этого все равно не прибавится.
ГОЛОСА В ТОЛПЕ. Молодец!
— Браво!
НЕСКОЛЬКО ГОЛОСОВ. Отпустить его!
Молодой человек вывертывается и убегает.
Входит РОБЕСПЬЕР, окруженный женщинами и санкюлотами.
РОБЕСПЬЕР. Что здесь происходит, граждане?
ТРЕТИЙ ГРАЖДАНИН. А что тут может происходить? В августе и сентябре кровь немножко покапала — и все, щеки у нас от этого краснее не стали. Плохо работает ваша гильотина! Нам проливной дождь подавай!
ПЕРВЫЙ ГРАЖДАНИН. Наши жены и дети просят хлеба, так мы им дадим благородного мяса. Перебить всех, у кого нет дырок на локтях!
ВСЕ. Перебить их! Перебить их!
РОБЕСПЬЕР. Именем закона!
ПЕРВЫЙ ГРАЖДАНИН. А что такое закон?
РОБЕСПЬЕР. Воля народа.
ПЕРВЫЙ ГРАЖДАНИН. Так вот мы и есть народ, и мы хотим, чтобы не было никакого закона. А что это значит? Значит, эта наша воля и есть закон; значит, именем закона нет больше никакого закона, значит — перебить их!
ГОЛОСА В ТОЛПЕ. Слушайте Аристида!
— Слушайте Неподкупного!
ОДНА из ЖЕНЩИН. Слушайте спасителя! Его сам господь послал избирать и судить; меч его поразит злодеев. Глаза его избирают, а руки вершат суд!
РОБЕСПЬЕР. Бедный, добродетельный народ! Ты исполняешь свой долг, ты приносишь в жертву своих врагов. Ты велик, парод! Ты являешь себя в стрелах молний и в раскатах грома. Но, парод! Удары твои не должны поражать тебя самого; в своем озлоблении ты губишь себя! Только от собственной мощи своей ты можешь пасть, и это знают твои враги. Но законодатели твои — с тобой, и они сумеют направить твою руку; их глаза зорки, а рука твоя неотвратима. Идите все к якобинцам! Братья примут вас с распростертыми объятиями, и да свершится кровавый суд над нашими врагами!
ЛАВИНА ГОЛОСОВ. К якобинцам! — Да здравствует Робеспьер!
Все уходят.
СИМОН. Горе мне, покинутому! (Пытается подняться.)
ЖЕНА. Ну иди уж, иди! (Помогает ему встать.)
СИМОН. О моя Бавкида, ты посыплешь пеплом главу мою.
ЖЕНА. Да стой ты прямо!
СИМОН. Чего это ты отворачиваешься? А-а!.. Простишь ли ты меня, о Порция? Я тебя ударил? Это была не моя рука – это мое безумие.
“Кто оскорбил Лаэрта? Гамлет? Нет,
Сам бедный Гамлет во вражде с безумьем”.
Где наша дочка? Где моя Сюзетта?
ЖЕНА. Да вон она там, на углу.
СИМОН. Веди меня к ней! Веди меня, верная подруга!
Уходят.
ЯКОБИНСКИЙ КЛУБ
ДЕЛЕГАТ ЛИОНА. Лионские братья послали нас излить свою горечь на вашей груди. Мы не знаем, была ли повозка, которая везла Ронсена на гильотину, катафалком Свободы, но мы знаем, что с того самого дня убийцы Шалье разгуливают так дерзко, будто нет на них могилы. Разве вы забыли, что Лион — это черное пятно на земле Франции, что лишь трупы предателей смогут засыпать его? Разве вы забыли, что только воды Роны смогут смыть язвы на теле этой бурбонской блудницы? Разве вы забыли, что эти вольнолюбивые воды должны трупами аристократов запрудить дорогу флотилиям Питта из Средиземного моря? Ваше мягкосердечие убивает революцию. Каждый вздох аристократа — это предсмертный хрип революции. Только трусы умирают за республику — якобинцы за нее убивают! Знайте: если мы убедимся, что г. вас иссякла решимость и сила героев десятого августа, герое” сентября и тридцать первого мая, нам, как патриоту Гайяру, останется только одно — меч Катона!
Овация и шум в зале.
ОДИН из ЯКОБИНЦЕВ. Мы выпьем вместе с вами кубок Сократа!
ЛЕЖАНДР (взметнувшись на трибуну). А что нам смотреть на Лион? Люди, которые ходят в шелках, разъезжают в экипажах, восседают в ложах с моноклями и разговаривают по академическому словарю,— все они опять задрали головы. Они смеют острить. Они говорят, что надо укрепить мученическую славу Марата и Шалье и гильотинировать их бюсты!
Бурная реакция в зале.
ГОЛОСА. Их самих надо гильотинировать! Языки им надо отрубить!
ЛЕЖАНДР. Да прольется на них кровь этих святых! Я спрашиваю присутствующих членов Комитета спасения — с каких пор они так оглохли?
КОЛЛО д`ЭРБУА (прерывает его). А я спрашиваю тебя, Лежандр, — с чьего голоса говорят эти люди, почему они вообще осмеливаются так говорить? Настало время сорвать кое с кого маски. Вы только послушайте! Причина обвиняет следствие, клич обвиняет свое эхо. Комитет спасения разбирается в логике не меньше тебя, Лежандр, будь спокоен! Бюсты святых останутся неприкосновенными и, подобно лику Медузы, еще превратят предателей в камень.
РОБЕСПЬЕР. Дайте мне слово!
ЯКОБИНЦЫ. Слушайте, слушайте Неподкупного!
РОБЕСПЬЕР. Мы молчали до сих пор, потому что ждали — ждали, пока отовсюду не раздадутся крики возмущения. Наши глаза были открыты, мы видели, как враг подии мается и набирает силу, но мы не давали сигнала; мы верили, что народ сам защитит себя, и мы видим, что он не спал,— он зовет к оружию. Мы дали врагу выползти из норы на дневной свет, и теперь оп не скроется от нас — мы настигнем его повсюду.
Я уже говорил вам однажды: внутренние враги республики разделились на два лагеря. Под знаменами разных цветов и разными путями они рвутся к одной цели. Одна из этих групп уже уничтожена. В безумном ослеплении своем эти люди пытались расправиться с испытаннейшими патриотами, объявив их трусливыми отступниками, и лишить республику ее самых падежных защитников. Они объявили войну религии и собственности, но на самом деле это была диверсия в пользу монархов. Они издевались над священной драмой революции, компрометируя ее ученой болтовней. Триумф Эбера вверг бы республику в хаос — вот о чем мечтали прислужники деспотизма. Меч закона покарал предателей. По чужеземцам все равно, чьими услугами пользоваться. Сейчас для достижения той же цели они действуют руками предателей из другого лагеря. Пока мы не уничтожили другую группу — считайте, что мы не сделали ничего.
Она — прямая противоположность первой. Она склоняет нас к мягкости, ее лозунг — “Помилование!”. Она стремится обезоружить парод, отнять у него силу, обескровить его и беззащитным отдать в рабство к монархам. Оружие республики — террор, опора республики — добродетель. Без добродетели террор аморален, без террора добродетель беспомощна. Террор — это практическое осуществление принципа добродетели. Террор есть не что иное, как скорая, строгая и непреклонная справедливость. Они говорят нам, что террор — оружие деспотизма и что наше правительство таким образом уподобляется деспотии. Возможно! Но только если меч в руках освободителя можно уподобить ятагану в руках прислужника тирана! Когда деспот управляет бессловесными рабами с помощью террора — это его право как деспота; но если вы с помощью насилия сокрушите врагов свободы — вы, как основатели республики, будете иметь на это не меньшее право. Революционное правительство — это деспотия свободы против тиранов.
Нам говорят: к роялистам тоже надо быть милосердными! Быть милосердными к злодеям? Нет! Быть милосердными к невинным — да! К слабым, несчастным, к человечеству — да! Общество ограждает права только мирных граждан. В республике только республиканцы — граждане; роялисты и интервенты — враги.
Наказывать душителей свободы — это и есть милосердие; прощать их — варварство. Для меня всякое проявление милосердного сострадания — это лишь вздох надежды, обращенный в сторону Англии или Австрии. Но им мало того, что они выбивают у народа оружие из рук, они еще пытаются отравить чистейшие источники его силы дыханием порока. Это — их самый коварный, самый опасный и самый отвратительный прием. Порок — это каинова печать аристократии. По отношению к республике это не только моральное, но и политическое преступление; порок — политический враг свободы, он тем опасней, чем значительней кажутся услуги, которые он якобы ей оказывает. Опасайтесь людей, которые скорее продырявят десять красных колпаков, чем сделают одно доброе дело.
