ЗОЯ. Умри, Аркадий. Вот заключение судебной медицинской экспертизы, копия. (Размахивает бумагой.) Водитель автомобиля находился под воздействием наркотического вещества. Вот этого самого! (Достаёт пузырёк.) Для наглядности прихватила. Иногда удобно иметь мужа урода, приличный человек ни за что не сделал бы подлости, а мой совершил должностное преступление, исключительно из своей гнусной сущности. Ты сама подстроила смерть дочери, напоив водителя отравленным кофе! Урод сообщил, арест дело решённое.
ЕЛЕНА. Я сейчас умру.
ЗОЯ. Выведала ведь, что начальник принципиально не желает жениться на женщинах с ребёнком, узнала же от кого-то… умрёт она. Не так запросто!
ЕЛЕНА. Господи, мне не хочется жить.
КСЕНИЯ. Акимов, я обожаю тебя, я без тебя не могу! Идём домой.
АКИМОВ (выхватила бумагу). Бумаги оставлю себе, разберёмся. А сомнительный пузырёк прибереги, пригодится, достойный комплект твоей чёрной душе. Как не совестно мужа – отца твоего ребёнка, кормильца костерить на людях. Впредь я не хочу видеть вас, Зоя. Оставьте меня, бабы, не искушайте! Идёмте, Елена. Бог с ними. (Уходит, уводит Елену.)
ЗОЯ. Верни бумагу, ирод! Умри, Ленка! Пропадай теперь из-за женской дружбы, что он теперь сотворит с моим? Мама моя, как можно недооценить мужика в такой должности – это же волчара, вепрь, сколько народу он погубил, поднимаясь по службе! Мне финиш. Нет, лучшая оборона – нападение, мой – тоже не мелкая сошка, срочно предупредить урода, пусть предпринимает. В конце концов, уроду больше не поздоровится, чем мне.
КСЕНИЯ. Прекрати называть супруга уродом! Во-первых, мерзко слышать, во-вторых, это не так. И убери с глаз пузырёк! Не-то напьюсь яду.
ЗОЯ (спрятала пузырёк). Всё ради тебя. Всё ради нас!
КСЕНИЯ. Что ж, станем убивать. Я не Господь Бог, но тоже кое-что умею.
Входит Наталия.
НАТАЛИЯ. А что там, в бумаге, милаи?
КСЕНИЯ. Наташка! Чтоб ты сдохла, так пугать людей! Откуда ты!
НАТАЛИЯ. И я не дура, чтоб упускать из виду моего кормильца. Так, и что же за бумажку схватил Какашка и унёс в кармашке?
КСЕНИЯ. Говори, Зойка, сегодня ты у нас за прокурора.
ЗОЯ. А ты – за палача?
КСЕНИЯ. Говори, говорю!
НАТАЛИЯ. Вы ещё передеритесь на виду всего жилищного массива. Не надо пороть горячку, Акимов – не хрен с горы, Аркадий – редкой силы звёздная фигура на местном небосклоне. Мы его, конечно, можем обкакашивать, но исключительно по его доброй воле, до поры до времени. Жаль, что время уже приступило с ножом к горлу. Что там?
ЗОЯ. Выводы предварительного следствия. Вскрытие показало, что водитель был отравлен, он просто отключился за рулём и автомобиль – вдрызг, и пассажиры. Водитель был приличным малым, старикан, с вредными привычками покончил ещё в позапрошлом веке, а возможность отравления реально существовала лишь из рук Ленки-Еленки. Она узнала, что Акимов ни за что не женился бы на бабе с ребёнком от другого мужика.
КСЕНИЯ. Тебе ли не знать.
ЗОЯ. Проще говоря, она убила собственного ребёнка, который мог оказаться серьёзной помехой в альянсе с Акимовым – это мой вывод.
НАТАЛИЯ. Да она чуть с ума не сошла, я же с ней была в тот день! Дикая версия. И ты подбросила её своему? Ох, бабы-бабы, как вцепятся в мужика, хоть кол на голове теши – вынь да положи, а как пройдёт угар, ходишь потом по церквам, только успеваешь ставить свечи за помин искалеченных тобою душ, прости, Господи. Одно утешение: твоим жертвам на роду было написано быть жертвами, а тебе жертвоприносителем. Не выпить ли нам, девоньки? (Достаёт фляжку из внутреннего кармана пальто.) Плохо, что бумажка у Аркадия Павловича осталась. Твой супруг не пятое колесо, но даже не третье, согласись, Акимов его укатает. Но Акимов-то влюблён! (Выпивает.) Держи, Ксюха, по кругу, пей. (Отдаёт фляжку Ксении.) Радость любви притесняет разум, ей надо много места. Похолодало, не? Ему сейчас и в мозг не войдёт предохраниться от житейских бурь, есть время обмозговать.
КСЕНИЯ (выпила). Ишь, трясёт тебя как. На, Зоя, хлебни. Легчает. (Отдаёт фляжку.)
НАТАЛИЯ. Не трясёт, а потрясывает. Взрослая я, здоровье не ваше, и мозги, слава Богу, тоже не ваши. Ленка-то точно виновата? Доказано?
ЗОЯ. Документально, но без признания – как? Не те времена. Ничего лёгкого в вашей фляжке нет, и вообще уже ничего в ней нет. Забери. (Отдаёт фляжку Наталии.)
НАТАЛИЯ. Не верю, чтоб мать могла убить ребёнка ради похоти.
КСЕНИЯ. А ради любви? Я убила бы. Иначе, кто поверит, что любовь есть. Только любовь без радости!
ЗОЯ. Ты ещё не была матерью. Пора выпить, водка гуманна, успокаивает.
НАТАЛИЯ. Мозги болят.
КСЕНИЯ. А может поворожить и – вся недолга?
НАТАЛИЯ. Всё поизгаляться бы над истинно верующими. Договоришься однажды, помяни моё слово. Если ворожить, то не на Елену и даже не на Акимова, ворожить надо против «папы».
КСЕНИЯ. Ну, давайте, сейчас ещё Ватикану войнушку объявим, забросаем Его Святейшество заговорами.
НАТАЛИЯ. Не на того «папу» думаешь.
ЗОЯ. Выборы же на носу, губернаторские!
НАТАЛИЯ. Сменится пастух, сменится и свора. (Вынимает газету.) Вот газета, при вас шепчу на фотографию отца радетеля… благодетеля, чтоб ему всё было. И не говорите потом, будто бы отара сама себе избрала чабана, это всё я, ворожея. (Шепчет на газету.)
КСЕНИЯ. Губернатор же – пацан, какой он, к чёрту, «папа»! Святым родительским именем чиновника называть, ужас.
ЗОЯ. Умри, Ксения, а то ты не знала.
КСЕНИЯ. Впервые слышу подобную мерзость.
ЗОЯ. Чем же вы занимались с Аркадием на досуге?
КСЕНИЯ. У нас досуга не было, наш досуг мы сами и есть.
ЗОЯ. Были.
НАТАЛИЯ. Готово! (Убирает газету.) Не знаю, кто нас удочерит на этот раз, но тинейджер уже может оформлять пенсию, так говорю я, ворожея. Хватит лаяться, милаи, и вообще торчим здесь, три дыни на льдине, люди из окон таращатся, ещё вызовут бдительные граждане милицейский наряд… мне – что, я там – свой человек, а для вас каталажка станет репетицией путешествия на тот свет. Двор – склеп, дом – клоповник… пора за стол.
КСЕНИЯ. Ворожить на периодическую печать, это как дамский туалет путать с отхожим местом. Что ж ты натворила, безумная, приговорив «папу», ты свергла Аркадия, на что сама теперь жить собираешься?
ЗОЯ. Если Аркадий настоящий мужчина, он выживет, восстанет и ради родного сына вновь воспарит.
НАТАЛИЯ. И на работу меня до сих пор не устроил, немилящий!
КСЕНИЯ. Идём ко мне. Акимов подарил ей варежки! Я видела!
НАТАЛИЯ. Вперёд, господинки и господищи, наше место – в салате.
Действие 2.
СЦЕНА 4. Тридцать дней спустя. Двухкомнатная квартира в деревянном доме, с печным отоплением, с проходными комнатами. Утро. Весна. Здесь Акимов и Елена.
ЕЛЕНА. Имя твоё не для нежностей, Аркадий, его не уменьшить. Сегодня кончается медовый месяц. Начинаются сладкие будни. Надеюсь, ты не откажешься от привычного утреннего рациона?
АКИМОВ. Имеешь ввиду Великий Пост, небушко моё? Откажусь. К Библейским заповедям я отношусь адекватно, как к самому надёжному в мире лечебнику, живя по которому, останешься здрав и бодр, до скончания. О, как мне теперь всегда хочется быть бодрым, как нужно мне здоровье! Ещё месяц такой радости и я безвозвратно умру. Но воздерживаться от тебя не стану, и пусть все кары небесные рухнут мне на темечко.
ЕЛЕНА. Люблю тебя.
Звонок в дверь.
АКИМОВ. В такую рань звонить? Как к себе домой, настойчиво. При мне это – впервые, начинаю сцену ревности.
ЕЛЕНА. Открывать разве кто-то заставляет.
АКИМОВ. Опасность ещё и в том, небушко моё, что в первый день Великого Поста лучше вообще не появляться на люди, а если вышел, то первым повстречать надо мужчину. Он ещё должен поздравить тебя с этим праздником.
ЕЛЕНА. Я сегодня уже встретила мужчину, родной. А тебе не повезло: я – женщина.
АКИМОВ. Родная моя. Ты – не женщина, ты – жена.
ЕЛЕНА. Нет-нет, о замужестве ни слова. Или радость любви, или будни замужества, я выбираю радость.
Звонки и стуки в дверь.
И звонит ведь, и стучит, проказа, дом разнесёт.
АКИМОВ. Не журись: сегодня – грех.
ЕЛЕНА. Звонок вырвет, дверь выбьет…
АКИМОВ. Твоя квартира, ты хозяйка.
ЕЛЕНА. А вдруг опять повестка? Допрос, арест!
АКИМОВ. Перестань, я всё уладил на всю оставшуюся жизнь. (Звонит телефон.)
ЕЛЕНА. А на телефон первый день Поста распространяется, в смысле пола?
АКИМОВ. Ну, их всех!
ЕЛЕНА. Они так же думают: ну, их, этих двоих. Соседи взбесятся, такой тарарам… дом деревянный – не твои хоромы. Я открою, хорошо? (Открывает дверь.) Куда! Нет!
Входят Наталия, Ксения и Зоя.
НАТАЛИЯ. Девчонки, входите! У нас новый губернатор! (Выставляет бутылку.)
КСЕНИЯ (на пороге). А детоубийца будет сидеть в тюрьме. Тебе конец, девка.
АКИМОВ. Всё, кумушки, с великодушием моим в отношении вас кончено неотвратимо.
ЗОЯ (улёглась на диван). Умрите, Акимовы, мы победили. Вы вышвырнули на улицу моего супруга, теперь мы вышвырнем вас. Доживать вам весь оставшийся век в выгребной яме, уж я похлопочу об исключительности содержания.
НАТАЛИЯ (вынула из пальто газету). Вот, немилящие мои, газетка, та самая, за прошлый месяц, с портретом вождя… бывшего! Я наворожила! Ему ещё править и править бы, но тут я, ворожея, нашептала заветные словечки на периодическое издание.
ЗОЯ. Умрите все! Да здравствуют победившие здравые умы, чистые сердца, возвышенные души! А мы трудились в штабе оппозиции, бьёт наш час, курантами!
КСЕНИЯ. Вот она радость! Я никогда ещё не переживала так.
НАТАЛИЯ. И пусть Родина всем нам будет пухом. Наливай, немилящий! Мечи на стол, касаточка. Будем ржать, рыдать и нажираться.
АКИМОВ (по телефону). Возьми «трубу». Отвечай. Возьми «трубу», ну же!
КСЕНИЯ. Звони-звони, они с горя оглохли, ваши-то. Сама налью, без приглашениев и церемониев. В праздничное налью, из серванта. (Разливает спиртное по чайным чашкам из серванта.)
ЗОЯ. У меня тоже есть «труба» и уже всегда будет. Бе-бе-бе-бе.
ЕЛЕНА. Не хотела расстраивать, в шесть утра по радио объявили… я кофе варила.
КСЕНИЯ. А ведь отраву водителю она всыпала как раз в кофе! В кофе!
АКИМОВ. То-то кофе был солёным. Ничего, небушко моё, жизнь как жизнь.
КСЕНИЯ. Что-что, как он сказал: «Небушко моё»!?!
