РАИСА. Кончай базарком, ты, “ин”. Я что сказала? Это мой дом, я русский человек, и, значит, русским будет хорошо, а не “инам” разным, понял? Ты кто? Я всех повыселяла, я с бумагами год шляюсь по кабинетам, на матрасе сплю, добро сторожу, вдруг ты, когда я всех выселила, библиотеку выселила, ну? Ты кто, конь бельгийский?!
АЛЕКСЕЙ. Я по обмену, по нормальному обмену…
РАИСА. Ты что на что обменял, задротыш, ты понимаешь, нет? Тебя кто толканул сюда с барахлом твоим? Ну?!
АЛЕКСЕЙ. Я папину трёхкомнатную за доплату – на комнату.
РАИСА. Папину? Ага? Трёх на одну? Меня прям убивает этот уровень. Короче, дверь я твою на замок закрываю, а тебя – сейчас машину тормозну – и на помойку выволоку, понял? Мне чхать, что тебя наживулили, я всех не пожалею, меня кто бы пожалел! (Кричит.) Ты знаешь, я кто?! Соловей, иди, паскуда, сюда?! Ты дома был, когда он приехал! Разрешил, предателина проклятая, иди сюда!
Соловей изнутри держит ручку двери, хохочет.
(Кричит.) Я моё охраняю тут, я моё забираю, мне перестройка отдала, у меня документов сколько, все с печатищами, у меня тут гостиница будет, у меня дело, фирма, а он поперёк дороги лёг, приехал, сукача кусок! Погоди, погоди!
Схватила Алексея за грудки, трясёт. Вышел Соловей, пьёт сок из банки, смеётся.
СОЛОВЕЙ. Давай, давай, Райка, наша девочка-вкуснячка пришла, покажи ему, кантуй помалу, Райка!
РАИСА. Ты почему их сюда пустил, конь бельгийский?!
СОЛОВЕЙ. Будьте-нате-пожаловали! А я муж? Ты жена? (Смеётся.) Разберись! (Роется в сумках, которые Раиса принесла с собой.) Принесла в клюве чего, нет?
РАИСА. Долбак, я накормлю вас, я дам вам, я дам, дам!
Лупит Соловья сумкой по голове, тот уворачивается, за фортепиано прячется, смеётся. Приклеился головой к ленточкам для мух, обрывает их.
СОЛОВЕЙ. (Смеётся.) Бабуин Райка с ума сошёл, орёт, аж зубы вспотели!
РАИСА. Молчать, конь бельгийский, долбак, долбачина, долбачище!!!!
Раиса стукнулась боком о фортепиано, охнула, бок рукой зажала. Схватилась за банку с соком, пьёт из неё, плачет.
СОЛОВЕЙ. (Поёт, Алексею.) “Ехали китайцы, потеряли яйцы!” А вот ещё что тебе скажу: про половицу. Не веришь ты, да? А хочешь, я тебе докажу: вот в неё встану сейчас и сгорю пламенем, чтоб доказать. Хочешь? Райка или ты хочешь?
РАИСА. Предателина, Соловьюга, предателище, предателюга! (Алексею.) Погоди, сейчас машину подгоню, погоди у меня, стой, стой!
Пошла по лестнице на улицу, потом по огороду в туалет, закрылась. Кричит что-то оттуда.
СОЛОВЕЙ. “Елки-палки лес густой, ходит Ванька холостой!” Шнуруй валенки, сейчас выкидывать будут! Задом чувствую, будет развлекуха! Райка дохлого задрючит! Впежит по самые гыгышары! Гы-гы-гы! (Смеётся.)
АЛЕКСЕЙ. Послушай, может, ты выпить хочешь, мы выпьем, мы, конечно, выпьем, как русские…
СОЛОВЕЙ. Ну, ты, одногодка, однодневка моя, хочешь советского цирку с огнями или нет? Хочешь встану и сгорю?
АЛЕКСЕЙ. Мы выпьем, выпьем, как русские…
СОЛОВЕЙ. А с чего я с тобой пить стану? Ты, что ли, русские? Или я тебе – русские? Ты ж говорил я – дебилло, дебиллиссимо? (Смеётся.)
АЛЕКСЕЙ. Нет, я болен, мы с вами выпьем, хочешь – на ты, мы одногодки, мне привезут много денег, мой друг, хороший друг приедет, к вечеру, даже лучше, если к вечеру, мы устроим сабантуй, можем пойти в ту беседку в саду, на воздухе, так классно там будет, или вот на балкон, тут так хорошо, я сыграю вам, а вы будете танцевать, я сыграю на фортепиано, будем смотреть на закат, на солнце, анекдоты сядем поговорим, посмеемся, поржём и тогда… Вот, едет машина, машина, вот!
Кинулся к разбитому окну, повис на подоконнике. Проезжавшая мимо машина бухнулась в канаву и столько воды грязной ухнуло на дом, до второго этажа достало, Алексея обкатило – одежду, лицо. Алексей повернулся, с него грязь течёт. Соловей смеётся, идёт к себе. Лаура пришла, смотрит на Алексея, улыбается.
(Размазывает грязь и слёзы по лицу.) Сейчас привезут, вы не верите? Это друг, оформил документы, я не мог не доверять человеку, с которым так много было, много связано, это уколы от лекарств, что вы такое подумали? Бывает же всякое у людей, могут они попасть в сложное положение, вот и я попал, что ж тут такого-то? Я перекручусь и у меня снова будет порядок: квартира, и прочее! У меня сил нет, переволновался с переездом, а тут мне нравится, это мои мечтания, мне тут хорошо. (Трёт лоб рукой.) Даже хорошо, что здесь нет телефона, очень хорошо. Мне надоел он. Телефон не работает, и я вдруг увидел в этом счастье: да ну вас всех к чертовой матери, что вы мне можете хорошего сказать, так? (Смеётся.) А если кому надо – найдут, нечего бояться. А то в ночь-полночь могут позвонить, приехать, прискакать, разбудить, влезть сапогами в жизнь в мою. Иногда мне там, у папы, хотелось отключить телефон, но отключишь, и думаешь: а вдруг кто-то хочет сообщить важное, и у тебя есть возможность это важное услышать, но ты сам отключил и рука невольно тянется, и сама собой включает телефон и опять пустые, пустопорожние разговоры, звонки. А тут и газа нет, и если есть озарение, то есть, желание самоубийства, а оно всегда есть у людей, – вы слышите? – то здесь можешь быть спокоен, что нет самого лёгкого и доступного самоубийства – газа. Да ведь? То есть, надо изощряться. Вы понимаете? Конечно, вы правы, тут везде поджидает смерть. И этот мост, на котором, понятно, да? И смерть, и эти кошки, и эта береза, и эти ласточки – всё смерть, всё смерть. Вы понимаете? (Пауза.) Нет. Зачем я говорил о самоубийстве? Глупость. Вы не поверили мне? Нет, конечно. И правильно. Когда человек хочет жить, он думает о лекарствах, о том, как вылечиться, я тоже, я думаю об этом, и при чём тут самоубийство, не понимаю, потому – не слушайте меня, не надо. (Пауза.) Когда меня грузчики вволокли, втащили по лестнице сюда, бросили тут, я подумал: а если я никогда не спущусь вниз? Слышите? Что тогда? Никогда? Слышите?
Соловей, шаркая валенками, ходит по коридору, улыбается.
СОЛОВЕЙ. Не глухие. А с другой стороны, хоть жалко, на тебя глядючи, как облапошили, а с другой стороны, а думаю: а всё ж таки одно и одно – а хорошо.
АЛЕКСЕЙ. Что хорошо?
СОЛОВЕЙ. А вот хорошо.
АЛЕКСЕЙ. Да что же именно?
СОЛОВЕЙ. А то именно, что и вам, сукам, достаётся. Не всё же нам, червячкам, в землю утоптанным быть. Пусть и вам, орёликам пернатым, перепадает иногда, не всем хоть, но тоже, пусть. Богатые тоже плачут! Приятно по сердцу, что и вы можете так же, как и мы. Ладно, тихо, это я куражусь, озорую, гусарю. (Смеётся.)
АЛЕКСЕЙ. Я временно на этом дне, я уеду отсюда!
СОЛОВЕЙ. Вытолкает. Райка, в смысле. Сейчас погадит, придёт и вытолкает. Это второй этаж. Дна ты не видел пока. На дне, на первом этажу, у нас “выблитека” была. Знаешь, что такое “выблитека”? Ну то-то. Съехала “выблитека”. Током стало бить, половину, то есть, двух читателей поубивало!
АЛЕКСЕЙ. Сейчас привезут деньги, я вас всех засыплю деньгами!
СОЛОВЕЙ. Засыпь. Лаурка, пошли, хватит тут! Ты чего ему глазки строишь? Понравился, что ли, доходяга эта тебе? Ну, я тебя погоняю!
ЛАУРА. Он хороший.
СОЛОВЕЙ. Ишь, разговорилась! (Вырвал из рук Лауры кошку-копилку.) Поклади! Ещё ты мне тут будешь говорить так? Кто хороший? Этот? А ну, пошла! Ты что это на мужиков стала заглядывать? Я тебе один хороший, боле никто, поняла?!
Толкает Лауру перед собой, пошли по лестнице вниз. Лестница скрипит. Возле берёзы Соловей взял банку с соком, поставил пустую. Лаура бегает по крапиве вокруг дома.
Со стороны моста к дому идёт с чемоданом в руках АНТОНИНА – маленькая, худенькая женщина. Она в бывшем когда-то белом, а теперь сером, не простиранном костюме: пиджак в обтяжку, под пиджаком белая блузка, юбка. Тоня запыхалась, сняла туфли на высоких каблуках и идёт босиком. У колонки подставила ноги под струю воды, вымыла ноги, попила с руки. Подошла к дому. Поставила чемодан. Ворона пролетела и выронила кусок сухого горелого хлеба изо рта. Кусок к ногам Тони упал, рассыпался на крошки. Тоня вздрогнула. Повертела головой туда-сюда. Встала на цыпочки и заглянула в дырку на оконных ставнях на первом этаже. Что-то увидела там, отпрянула. Молчит, оглядывается. Вороны каркнули, взлетели с березы. Тоня увидела Соловья. Тот стоит с банкой сока, улыбается – рот до ушей. Вдруг подпрыгнул, изобразил что-то руками.
АНТОНИНА. Эй, дедушка? Это Академика Сорина, дом пять?
СОЛОВЕЙ. Экстерьеристая дамочка, маленькая! К нам?
АНТОНИНА. Я говорю, это дом пять? Академика Сорина, пять?
СОЛОВЕЙ. Пять, пять, двадцать пять! Романовская, не Сорина! Машины заляпали номер, подлые! Такая пава, к нам?! Такие только при купце были, купец Романов тут жил и улица называлась Романовская, а потом поменяли на Сорина, на мусор какой-то, мусорский, на соринку, на грязь, на мразь, поменяли, но всё равно говорят: Романовская улка, никто её Соринской не зовёт, через город ниточкой тянется-претянется, и мост Романовский, и “выблитека”, хоть городская номер два, а Романовская, двух читателей поубивало тут, и они были убитые читатели романовские! Привезли? Правда? Я-то не верил, думал: врёт всё?! (Смеётся.) Деньжата? Чемодан?
МОЛЧАНИЕ.
АНТОНИНА. Куда-то сюда переехал сегодня Алексей Сорин? Может быть такое?
СОЛОВЕЙ. Может! (Смеётся.) Раз в сто лет и палка выстрелить может!
АНТОНИНА. Мне его надо.
СОЛОВЕЙ. Ну, раз надо – пошли, покажу. Показать?
АНТОНИНА. Да. Или нет. Чемодан помогите, пожалуйста, отнести.
С неба к ногам Соловья упала ворона, потрепыхалась и сдохла.
Ух, опоссум какой! (Смеётся.) Здорово тут! Как на даче в деревне, да? И как в театре. Там в самый трагический момент падают номерки. (Хихикнула, поправила платье.) А тут вороны. А вы любите театр?
СОЛОВЕЙ. Дохнут, да! Круговорот воды в природе называется! Я травлю крыс, крыс дохлых едят вороны и падают, и получается, что вороны дохнут от того, что я травил крыс! Крысу живую поджечь, говорят, надо, как рванет по норам, как завоняет дымом, и сразу все крысы убегут! А жалею крыс, они ж живые, тоже пить-есть хочут, так? (Пляшет, ноги задирает, смеётся.)
АНТОНИНА. (Помолчала, поправила волосы, улыбнулась.) Дедушка, а чего это вы юродствуете? А?
СОЛОВЕЙ. Чего?
* Разделы: Обновления - Драмы - Комедии - Мелодрамы - Пьесы
Похожие произвидения: ПОДРОСТКИ, ДВЕ ДВЕРИ, Территория мусора,
