Сын. Никогда не умел и не учился! Так – два плюс два. И то не всегда.
Отец. А красный диплом?
Сын. Да мне по блату пятерки ставили! Из-за тебя!
Отец. Что? Так это ты липовый отличник что ли? И это мой сын?
Сын. А ты не знал что ли?
Отец хватается за сердце.
Отец. Позор, позор мне! Я от тебя отказываюсь. Пиши заявление о добровольном!
Выходит. Возвращается.
Сын. Что еще?
Отец. Что ты там пишешь?
Сын. Не твое дело.
Отец. Что ты пишешь?
Сын. Не скажу.
Отец. Говори, что ты пишешь?
Сын. Оперу! Я пишу оперу!
Отец. Что? Ты замешан в уголовном деле? Я так и знал. Так и знал, что все идет к этому!
Выходит.
Сын. Так. Рефрен. Должен быть рефрен. Тогда па-па-па, а тут снова соль и си-бемоль. Ага. Ага-ага-ага. А тут – престо.
Блин!
Не то. Все не то. Не туда пошло. Нельзя работать в таких условиях. Нужна звукоизоляция. И замок. Навесной. Крепкий. Который нельзя снаружи ничем взломать.
Так почему все же опера? – Понимаете, это такой редкий, такой элитарный жанр, в котором давно уже никто не работает. И вот я решил возродить его. – И вам это удалось. – Спасибо. – Правда удалось. – Вы меня смущаете, я не привык к комплиментам. – Прекратите. Может, вы еще не поняли, но после Прокофьева у нас не было композиторов, способных создать истинные драматические произведения. – А еще говорили, что у нас кризис искусства. – Просто вас не было. Мэлор Иванович, расскажите о ваших дальнейших планах. – Хочу написать балет. – Да что вы. Вот это да. И о чем же? – Классический сюжет. Она от него ушла.
Входит отец.
Отец. Пошутил и ладно. Давай чай пить. Я с утра в булочной был, представляешь, там бублики были. Не такие, конечно, – резиновые, их не прожуешь, но все равно – приятно.
Сын. Я еще чуть-чуть капельку совсем поработаю и выйду, ага? А ты иди, чайник ставь, я приду.
Отец. Я уже согрел. Уже налил даже. Остывает. Пойдем, а?
Сын. Я закончу такт, и пойдем.
Отец. Вставай, сынок, поднимайся. Это была неудачная шутка насчет опера. Избитая.
Сын. Я исправлюсь.
Отец. Давай, чай стынет.
Сын. Секунду.
Отец. Пошли.
Сын. Подожди.
Отец. Я сказал, встал и на выход.
Сын. А я сказал, подожди одну минуту ровно!
Отец. Что у тебя там, покажи!
Сын. Не твое дело!
Отец. Я должен знать, чем мой сын занимается!
Сын. Это личное!
Отец. Покажи!
Сын. Да что ж это такое!
Отец. Я видел! Видел! Это нотная тетрадь!
Сын. Ничего подобного, этого я финансовый отчет пишу.
Отец. Какой отчет. Что ты мне мозги пудришь. Я прекрасно знаю, чем ты занимаешься.
Сын. Не знаешь.
Отец. Все я знаю.
Сын. Не может быть. У меня письменный стол на замок закрывается.
Отец. Ты никакой не бухгалтер. Ничего близко нет. Бухгалтеры другие деньги получают. В вашем магазине ты продавец.
Сын. Откуда ты знаешь?
Отец. Я ж говорю, дурак. Подъехал, из окошка посмотрел, как ты удочками и червями торгуешь. Вот и вся личная жизнь твоя. Конспиратор.
Сын. Это временно было. Лет пять назад. Я со счетами плохо справлялся. А тут – получилось. У нас магазин маленький, люди редко бывают. Время для души остается.
Отец. Какой души? Мужик ты или нет? Ты когда деньги начнешь зарабатывать?
Сын. Не твое дело.
Отец. Это нотная тетрадь?
Сын. Нет.
Отец. Опять за старое?
Сын. Нет.
Отец. Я тебя зачем из музыкальной школы забирал, чтобы ты опять каким-нибудь сольфеджио занимался?
Сын. Я хотел в консерваторию поступать!
Отец. Ну что это за профессия, что? Это ж неприлично! Не по-мужски!
Сын. Уйди, я пишу оперу, а ты мне мешаешь.
Отец. Что ты пишешь? Оперу? А балет ты не хочешь написать? Ты умом тронулся, может?
Сын. Я пишу оперу, а ты мне мешаешь.
Отец. Ты не мужик.
Сын. Я композитор! И всегда мечтал им быть.
Отец. Тебе семью кормить надо. Детей рожать! А он таким бредом занялся. Ты в своем уме? Вон, у твоих дружков и машины, и квартиры. И уже по одной жене на другую сменили, помоложе и покрасивше, и любовницы у них, внебрачные дети, а ты? Удочками торгуешь?
Сын. Я размениваю квартиру, я не могу с тобой больше жить.
Отец. У меня остались связи, тебе не дадут.
Сын. А не то продам половину, и к тебе вселят невесть кого.
Отец. Ух, я бы тебе задницу сейчас надрал. Тебя пороть надо было, вот как меня отец в детстве драл!
Сын. Иди пей свой чай, папуля.
Отец. Неблагодарный! Я ведь мог жениться. Когда сбежала твоя так называемая мать…
Сын. Знаешь, у нас в подъезде бабулька одна есть, на втором этаже, я с ней насчет тебя говорил. Такая, с круглым лицом, в берете всегда ходит. Ты ей нравишься. Ровесница твоя, между прочим. Из комсомола – такая, знаешь, перевозбужденная все время, а когда о том времени вспоминает, так и вовсе ходуном вся ходит. Вы поймете друг друга.
Отец. Ты что, меня с первой встречной женщиной свести хочешь? Она же, она же пенсионерка!
Сын. А ты кто?
Отец. Я? Я? А я еще хоть куда. И все у меня еще хоть куда. А ты мне – пенсионерку в берете! Как ты мог обо мне такое подумать!
Сын. Ты гонишь мою Музу, уйди!
Отец. Оперу он пишет. Ишь ты. И что, сколько у тебя их?
Сын. Вот допишу, будет одна.
Отец. А, так она не окончена? Все ясно.
Сын. Что тебе ясно?
Отец. Ты ее никогда не кончишь. Знаю я тебя.
Сын. Опера – это долго. Я несколько лет над ней работаю! Я ее еще в юности задумывал!
Отец. Кто сейчас пишет оперы? Ладно бы еще мюзикл – туды-сюды. Денег бы хоть дали. Звезды эстрады спели бы. А опера. Кому она нужна, твоя опера?
Сын. Искусству нужна! Музыке нужна! Не люблю высоких слов, вечности она нужна – вот кому! Моцарт для кого писал?
Отец. По заказу короля он писал! В стол одни идиоты пишут.
Сын. Значит я идиот.
Отец. Ты идиот.
Сын. Твой сын идиот.
Отец. Мой сын был прекрасный мальчик, в него вселилось чудовище.
Сын. В нем божья искра проснулась!
Отец. У неудачников не бывает таланта.
Сын. Ты-то откуда знаешь? Кто ты такой?
Отец. Я все знаю. Я самый умный. Поэтому я – первый секретарь. А не кто-нибудь.
Сын. Почему ты не дал мне доучиться в музыкальной школе?
Отец. Времени на уроки не оставалось.
Сын. Почему ты не дал доучиться?
Отец. Ты был бездарь.
Сын. Меня хвалили.
Отец. Из уважения ко мне.
Сын. Ты врешь.
Отец. Я подходил к учителям и просил не ругать нервного мальчика.
Сын. Мне говорили, что я лучший. Когда ты забрал меня, звонила учительница и уговаривала меня не бросать. Она сказала, что такие ученики, как я, бывают раз в жизни.
Отец. Пустая трата времени.
Сын. Как ты мог решить за меня?
Отец. Как мог? Да я все знаю. Все знаю! Эх, ты. Сейчас я тебе покажу.
Выходит.
Сын. Как вы справляетесь с вспышками ярости! – Я с ними никак не справляюсь! – Т.е. вы готовы применяете насилие? – Однажды пришлось. Знаете, я ведь убил своего отца. Темная история, меня оправдали, хороший адвокат попался. – Ничего себе! И вы об этом так говорите! – Ну, а что. Дело житейское. Вы знаете, он всю жизнь едва не погубил мою. В детстве еще. Не давал учиться музыке. Меня мама в музыкальную школу отдала, а он забрал после ее ухода. И пианино выбросил, потому что она на нем играла. И когда я вырос и начал музыку писать, я ведь долго скрывал от него, до последнего молчал, а как он узнал, то пришлось его убить. Он бы не дал дописать оперу до конца. Такая жертва ради искусства. – Вы великий композитор.
Возвращается отец. У него в руках – старые бумаги.
Отец. Гляди сюда. Гляди сюда, идиот!
Сын. Что это?
Отец. Это сюита. Любуйся, смотри. Это – полонез. Этюд. Полька. Это все мое. Это я писал. На досуге. У меня первое образование – музыкальное, ты не знал? И что ты думал? Что ты думал? Они все отвергли! Сказали, что это играть нельзя, что в этом нет дыхания времени, что это мертвечина и подражание прошлому! А я, молодой комсомолец, не отдавал себе отчета, что делаю! Сочинял, как сочинялось, много времени работал с молодежью и как-то забыл об идеологии в музыке. И тут – такое. Чтобы я писал такое! И так по самолюбию это ударило. Так было больно. Что не признали мою музыку. Что она оказалась плоха. Мне-то казалось, что она прекрасна. У меня-то внутри она звучала ангельскими голосами, а тут говорят, бездарно и пошло. Представляешь, про твое так бы сказали? Что твоя опера – ошметка ботинка не стоит! Думал, отравлюсь йодом. Или еще чем, что в аптечке было. Потом как подумал, что обо мне в некрологе напишут: молодой комсомолец отравился йодом после того, как общественность отвергла его пошлую музыку. Стыд, да и только. Да даже бы и не написали никакой некролог! Молод был – заслуг нет, какой некролог. И вот я хотел тебя, сыночек, от этого позора спасти. От этого мучения. Когда музыку твою не принимают. Ты поверь мне, что ничего ужаснее быть не может. Ничего больнее.
Сын. Даже, когда уходит любимая женщина?
Отец. О. Точно. Угадал. Ровно так же больно. Помнишь ту боль? Ну, тут точно так же будет. Ты же этого не хочешь? Не хочешь, мой маленький. Мой хороший сыночек. Моя ты радость.
Берет нотную тетрадь. Читает. Сын мучительно смотрит в пол.
Отец. Кому-нибудь показывал?
Сын. Нет.
Отец. Кто-нибудь знает, что ты этим промышляешь?
Сын. Никто.
Отец. Ни одного живого свидетеля?
Сын. Ни единого.
Отец. Превосходно. Ну, что я могу сказать. Это бездарно. Пошло, мертво. Это подражание прошлому! Посмотри, сплошные повторы. Ни одной своей мысли. И неблагозвучно к тому же. Ни один артист петь не возьмется. К тому же, у тебя тут только начало. Ты ведь не допишешь, я тебя знаю. Отдай это мне. Не позорь фамилию первого секретаря.
Отец аккуратно складывает свои бумаги, за них кладет тетрадь и уносит к себе.
Отец. Пойдем чай пить, сынок. С бубликами.
Сын стоит, словно каменный. Стук в дверь.
Голоса. Статуя пришла. Открывайте! Статую заказывали? Статую ждали? Эй, хозяева дома! Вы пионера надгробного приобрели? Получайте!
КОНЕЦ
Странички: 1 2
