БОМЖ. (Зло кричит). А я знаю?! За что! За то! За то, что не пьёт, как все! За то, что не хочет не делать ни хера, как остальные! За то, что работает! За то, что он – человек, а не как они – курва, мать их!..
ОН. Да успокойся ты… всяко бывает… а вашего брата сколько умирает? А?
БОМЖ. Да он же что хотел – человеком побыть, ещё хоть маленько… и всё. Не как все…
ОН. Не как все – сложно. Очень сложно. Но у него ведь получилось… Он же жил нормально. Так ведь?
БОМЖ. Ну… хоть немного, но жил. Твоя правда.
ОН. Ну вот. Успокойся. Ты лучше своих собери, придите в ту деревню, и поселитесь. Все. Там же домов полно ещё наверно, так?
БОМЖ. Да… можно… там полно… оттуда ведь, кто мог, поуезжали… остались только эти… которые деградировали…
ОН. Как убили-то его?
БОМЖ. Да как убивают? Домой пришли пьяные, говорят – айда с нами пить. Он – нет. «А, значит, ты людей не уважаешь, ты нас за людей не считаешь, ты тут самый правильный, а все остальные для тебя – говно…» Ну и убили. Били сильно. Я к нему в больницу ездил – он аж синий весь. Страшно…
ОН. Да время такое… всё страшно… а жить ему, думаешь, не страшно было? Зато ты вот о нём помнишь. И я. И ещё люди. А о них, кто убивал – о них кто вспомнит – когда они умрут?
***
А на следующий день раз и навсегда наступает весна. И девушка появляется на реке, день вокруг него машет руками и радуется теплу, небо улыбается как ребёнок, и когда девушка пропадает в полынье, он разбегается и прыгает за ней.
Под водой полутемно. Вокруг плавают мелкие пузырьки воздуха и кусочки водорослей. Невесть откуда взявшаяся, мёртвая, почерневшая кувшинка. Одна, две рыбы проплывают мимо помахивая хвостами и показывая плавниками разные направления.
Он плывёт к лучу света из полыньи. С другой стороны подплывает Она.
ОНА. Привет.
ОН. Привет.
ОНА. А что раньше не прыгнул?
ОН. Не знаю… холодно…
ОНА. А сейчас тепло? (Смеётся). Глупый…
ОН. Сейчас весна. Не люблю зиму. А ты?
ОНА. Ненавижу. Люблю купаться. А потом на песке лежать. А ты?
ОН. И я. Я вообще всё люблю. Всё, что хорошо…
ОНА. Тебе здесь долго нельзя… ты в курсе?
ОН. Я не хочу обратно. Не хочу туда (показывает в полынью). Ты знаешь, что там?
ОНА. Там город. Он умирает. Да?
ОН. Не то, чтобы умирает… он просто не живёт. Он крадётся, таится, никогда не спит, а когда засыпает – то спит, как лунатик. Ходит во сне. Там плохо…
ОНА. Здесь тоже есть город. Как-нибудь покажу…
ОН. Ты оттуда?
ОНА. Почти. Тебе надо наверх…
ОН. Я не хочу…
ОНА. Надо. Надо. Надо наверх. Надо наверх. Иди наверх.
Она целует его и выталкивает вверх, к свету.
ОН. Не хочу…
Он лежит на краю полыньи. С него ручьями течёт вода. Холод сворачивает его в клубок – но он улыбается.
***
Весна продолжается – в городе поют птицы, застрелился его бывший Начальник, мусора на улицах становится больше. Он по-прежнему приходит на реку. Он больше не прыгает в воду. Они не разговаривают. Но иногда Она машет ему рукой, перед тем, как нырнуть.
***
Классики на асфальте, на стенах домов свежие пятна обновлённой штукатурки – весенние иероглифы и стигматы. Он идёт по переулку частного сектора, обходя лужи и перешагивая небольшие мусорные кучки. Старушка выкатывает тележку с вещами из калитки. Запирает её за собой.
СТАРУШКА. Говорила я ему, говорила… дурак старый… дурак… сидел бы себе, пенсию получал… хорошая пенсия, нет – всё нам мало, всё нам плохо, надо что-то делать, надо что-то знать… вот и дознался, вот и додумался…
ОН. Что случилось, мать?
СТАРУШКА. А я знаю? Приехали ночью какие-то… воняет от них, а вроде на машине приехали, а вроде – бомжи бомжами… я уж им говорю – оставьте, он же дурак просто, он же просто так…
ОН. Забрали?
СТАРУШКА. Забрали… у Дмитриевны корова была – он вылечил… то ли стекла наелась, то ли что… вылечил. И так лечил… просто людей, кто попросит. Читал что-то, все спят уже, а он книжку возьмёт и читает… «всё равно говорит, бессонница, так я лучше узнаю что-нито…»… дознался…
ОН. Говоришь – бомжи были?
СТАРУШКА. Да я и говорю – бомжи бомжами, а на машине… машина-то странная – тоже вся воняет, ржавая, еле ездит… собаку нашу в туалете утопили, как вошли… я испугалась, а они говорят – сиди спокойно, мы не к тебе… взяли и увезли… теперь вот к подружке пойду – там жить. Дома страшно…
Старушка уходит по переулку.
***
Во дворе на лавочке выпивают алкаши. Неподалеку готовятся драться несколько футбольных фанатов. Он некоторое время наблюдает за ними, потом спускается в подвал. Смотрит оттуда на солнце через пыльное, заросшее паутиной окно. Окно трескается. Он, вздрогнув, отходит. В глубине подвала, у грязной, исписанной матерными выражениями и чьими-то именами – алтарь: ржавое помойное ведро надето на старую метлу. К ручке метлы колючей проволокой прикручен рваный пиджак, карманы пиджака набиты тухлой колбасой и дешёвыми карамельками. В подвал спускаются 2 милиционера. Он прячется.
МИЛИЦИОНЕР1. Не, как можно так жить, а? Вонища, грязища… (Пинает алтарь). Сатанисты, что ли?
МИЛИЦИОНЕР2. Да они тут ночуют только… (Смотрит на алтарь). Может, и сатанисты… прикольно, да? Это ж надо придумать…
МИЛИЦИОНЕР1. Так, а здесь что?.. (Пинает кучу хлама в углу). Блин… приехали…
МИЛИЦИОНЕР2. Что там, Саш?..
МИЛИЦИОНЕР1. Кажись, подснежник2, мать его… (Растаскивает хлам). Точно… ну что – сами оформим, или на смену скинем?
МИЛИЦИОЕНР2. (Рассматривает труп). Чёрт, его пытали, кажись… смотри – вот, вот… горелый весь, блин… Ну его на фиг, Саш? Завоняет – позвонят, правильно? Пусть тогда кто примет, тот и едет… главное, чтобы опять на нас не попали…
МИЛИЦИОНЕР1. Ладно, пошли… сейчас, прикроем его… вот так, мужик… что тебе не жилось нормально, а? даже умереть по-человечески, и то не дали, блин…
Уходят. Он выходит из-за стены. Присаживается рядом с трупом. Что-то шепчет ему. Достаёт из кармана монетку и кладёт мертвецу в рот. Со злостью разбивает алтарь. Уходит из подвала, аккуратно закрыв за собой дверь.
***
Городское кладбище. Могила Евграфа. Он сидит на скамеечке, чистит пистолет.
ОН. Ты понимаешь? Я не то, чтобы очень всего этого хочу. Я не то, чтобы очень правильный. Я не то, чтобы очень грустный, или загоняюсь много. Но без этого, наверное, нельзя. Без какой-то философии мы, наверное, просто не выживем. Ты молодец. Мы все тебя любим. Знаешь, они уже не пьют почти. Поехали в деревню эту… знаешь, как там прикольно получилось… Там местные на них наехали, у них там такой был Валентин… типа, на зоне он сидел, авторитет – просто, что ты, блин, делать будешь… А у наших один тоже сидел, оказывается, с ним в одной зоне – и тот, Валентин, там пидором был. Представляешь… Короче, лишилась деревня авторитета. Теперь они там как короли. Вся деревня по утрам холодной водой умывается. В лес бегают… Ты бы порадовался… да ты и так всё знаешь, правильно?
Я знаешь, что спросить хочу? Почему ты мне об этом не рассказывал? Про Императрицу? Про армии? Про город… Потому что так-то всё понятно… думал, что мне это не нужно? Это у тебя такая специальная история. Для бомжей? Потому что надо сделать так, чтобы им интересно было? Чтобы их вытащить?
Ладно. Пока. Я пойду, у меня ещё работа сегодня… (Он собирает пистолет, засовывает за пояс, и брошенная неизвестно откуда трезубая рыбацкая кошка вонзается ему в грудь).
***
Заключение. Лето
Они сидят на берегу. Песок тёплый, вечер прохаживается неподалёку, искоса поглядывая на часы. Воздух абсолютно неподвижен. В горах на том берегу реки, возможно, скрывается смысл жизни, но никто не пойдёт туда его искать – слишком хорошо на реке. Неподалёку купаются несколько молодых людей. Девушки смеются. Далеко на середине реки кто-то проезжает на гидроцикле – и снова тихо.
ОН. И всё. Больше ничего.
ОНА. И когда это было?
ОН. Давно… лет не помню сколько назад. Я потом заходил туда – там всё травой заросло. Вот так. Ничего не осталось. Ну, кое-где стоят эти… фундаменты, и всё. Уже и не помнит никто…
ОНА. А ты спрашивал?
ОН. Да как я могу спросить? Я слушаю… да это и к лучшему, наверное. Такое лучше не помнить. Там же, когда все начали уезжать, в городе, как я и говорил – вообще никого нормальных не осталось. Потом как положено – сначала все поудивлялись, куда делись бомжи…
ОНА. Почему?
ОН. Ну, социальные программы надо отрабатывать – а как, если они все в деревни подались? Документов себе новых понаделали – и всё. Пропал бомж, стал человек – а к людям у нас не готовы…
ОНА. А потом?
ОН. Да ты же сама знаешь… армия Императрицы вошла в город. Уткина3 на флагштоке повесили… резня была жуткая. Даже мы помочь мало чем смогли.
ОНА. Да это понятно…
ОН. Да там, в принципе, и спасать некого было… Женщин, детей вывели, каких успели – и всё. А остальные перепились, и давай резаться.
ОНА. Я помню… мне другое интересно.
ОН. Что?
ОНА. Ты когда понял? Про себя?
ОН. Ну, я догадываться начал, ещё когда в прорубь эту прыгнул. Нельзя же просто так… а потом вообще понял. А после кладбища – совсем ясно стало…
ОНА. У меня тоже так было. Я сначала вообще ничего не поняла. Плаваю по водой, плаваю… красиво так… потом темно стало. Вышла на берег – ночь. А где живу – не помню… нашла город – вроде мой… и вроде нет. Потом под водой нашла ещё один. Тоже вроде что-то знакомое…
ОН. У меня другая проблема. Я вот не помню, как умер.
ОНА. А это важно?
ОН. Вряд ли.
ОНА. А Евграф…
ОН. Евграф ушёл. Иногда можно уйти. Понимаешь? Просто уйти. Бог понимает. Потому что устал. Потому что плохо. Потому что вокруг слишком много всего…
ОНА. И где он – как думаешь?
ОН. Не знаю. А зачем? Захотим уйти – сами узнаем. Правильно?
ОНА. Наверное…
ОН. Пошли искупаемся?
ОНА. Пошли.
Они встают. У него из-за пояса на песок выпадает пистолет. Он наклоняется, чтобы его поднять, но Она успевает раньше. Смеясь, они бегут по кромке пляжа, изредка стреляя друг в друга. Звуки выстрелов разносятся далеко по берегу, по воде, отражаются от гор и застревают в лесах.
Они уходят в реку. В небе над водой висит огромное облако, похожее на дельфина – реально только оно.
И этого вполне достаточно.
К о н е ц
31.03.04-13.04.04.
Охраняется законом РФ об авторском праве.
