САНЯ. Мне вообще-то эта штука в голову недавно пришла. Где-то месяцев восемь назад. Трижды пробовал.
СОНЯ. И чё?
САНЯ. Два холостых. Один выкидыш.
СОНЯ. Саня…
САНЯ. Что тебе?
СОНЯ. А давай эту проверим. На мне.
САНЯ. Нет, ну что на тебе – это понятно. Не на Артике же. Я-то не против… дело в другом.
СОНЯ. В чём?
САНЯ. Мне есть что сказать. А тебе?
АРТЁМ. Тэ-бэээээ… (Ржёт.)
САНЯ. (Внимательно смотрит на него, потом на Соню.) Знаешь? Думаю, стоит попробовать.
СОНЯ. Мне правда есть, чем поделиться!
САНЯ. Верю. Пошли.
Они удаляются в сторону матраца. Артём остаётся один. Он наливает себе полстакана портвейна. Выпивает, при этом, видимо, вспоминает что-то смешное, потому что фыркает в стакан и давится вином. Откашлявшись, вынимает сигарету. Закуривает.
В это время в подвал входит Андрюшка. Он спокоен тем спокойствием, каким отличаются профессиональные убийцы – в его поведении чувствуется абсолютная уверенность в себе и в том, что он полностью контролирует ситуацию. Он садится напротив Артёма.
АРТЁМ. (Пьяно-весело.) О-о, бляааа! Кто пришё-ооол! Ебааать!
АНДРЮШКА. (Спокойно.) Хай.
АРТЁМ. Ты где был? Тя скоко уже не видать! Выпить хочешь?
АНДРЮШКА. Наливай. А по какому случаю пьянка?
АРТЁМ. Да на хуй нам случай?! Мы сами случаемся! Так… (Щедро наливает ему полный стакан.) Санёк зарплату получил, первую. Проставился.
АНДРЮШКА. А-а. (Кивает на матрац.) Это он там?
АРТЁМ. Ну. Соньку трахает. (Ржёт.) Ребёнка ей заделать хочет.
АНДРЮШКА. Н-да? Хорош будет киндер. По пьяни-то. Сонька небось в гавно уже?
АРТЁМ. Да она с утра в гавно. А Саня не пил. Накуривался только. Он даже имя ребёнку уже придумал. Мессия, прикинь! (Ржёт, наливает себе.) Давай ёбнем!
АНДРЮШКА. Давай. (Отпивает самую малость.)
АРТЁМ. А-а, бля… А ты где был-то?
АНДРЮШКА. Сначала – там, где ты меня бросил.
Пауза.
АРТЁМ. Бля, Андрюх… я же не хотел…
АНДРЮШКА. Понимаю.
АРТЁМ. Там же пошёл кто-то… мы думали – менты, ну и ломанулись… Я потом уже сообразил, что тебя нет, даже вернуться хотел…
АНДРЮШКА. Ну да.
АРТЁМ. Не, в натуре хотел, сукой буду… но мы же думали, там менты… А я подумал – да хули они тебе сделают, ты же… это же когда было?
АНДРЮШКА. Год назад. Ровно год.
АРТЁМ. Ну вот. Тебе сколько щас?
АНДРЮШКА. Четырнадцать.
АРТЁМ. Ну вот… а тогда – тринадцать. Мы… я тогда прикинул – а хули они тебе сделают, даже если это менты? Не посадят же… Так, пизды дадут, и всё…
АНДРЮШКА. Ну да.
АРТЁМ. Бля, ты извини…
АНДРЮШКА. Хуйня.
АРТЁМ. А кто это был? Менты, да? Чё, пизды дали? Ты отлёживался, да? В больничку попал?
АНДРЮШКА. На что отвечать сначала?
АРТЁМ. Чё?
АНДРЮШКА. Ладно, начну с первого вопроса. Это был старик. Бомж. Он нашёл меня, когда я почти отъехал от клея.
АРТЁМ. Бомж? А чё ему надо было?
АНДРЮШКА. Он ставил там ловушки. На других бомжей. Потому что они – мразь, не желающая работать, а он – идейный большевик.
АРТЁМ. Кто?
АНДРЮШКА. Большевик. Как Ленин. Как Сталин. Он спас мне жизнь и накормил. Потом объяснил, что жить так, как мы – нельзя. Нужна идея. У него была идея.
АРТЁМ. Какая?
АНДРЮШКА. Хуёвая. Он думал, что смерть – важнее всего. Он говорил, что всё, что мы делаем, или собираемся сделать – только для того, чтобы достойно встретить смерть.
АРТЁМ. Да мне вообще по хую на неё…
АНДРЮШКА. Не говори так. Вот если бы ты знал, что сейчас умрёшь, ты бы что сделал?
АРТЁМ. Когда сейчас? Прямо щас, что ли?
АНДРЮШКА. Ну, скажем, через пару минут.
АРТЁМ. Чё это?
АНДРЮШКА. Ну, например, я тебя убью.
АРТЁМ. Ты ебанулся, что ли? За что?
АНДРЮШКА. А не за что?
АРТЁМ. Андрюх, ну я же извинился…
АНДРЮШКА. Это мелочи. Представь, что я не принял извинений.
АРТЁМ. Бля, Андрюх…
АНДРЮШКА. Он ещё говорил, что кто живёт без идеи, без системы – живёт в страхе. Постоянно. И жизнь его проходит в постоянных ошибках и дрожании рук. А какое жизненное здание можно построить, если руки дрожат? Вот так и живут…
АРТЁМ. Как?
АНДРЮШКА. (С раздражением.) Хуёво живут. Ху-ё-во. Понял?
АРТЁМ. Да уж не дурак. Так бы и сказал.
АНДРЮШКА. Так ты придумал?
АРТЁМ. Чё?
АНДРЮШКА. Что бы сделал, если бы знал, что тебе две минуты осталось?
АРТЁМ. Бля…
АНДРЮШКА. Ну так что?
АРТЁМ. Андрюх, да хули ты доебался?
АНДРЮШКА. Я знать хочу.
АРТЁМ. На хуй?
АНДРЮШКА. А потому что он тоже хотел.
АРТЁМ. Этот… старикан, что ли?
АНДРЮШКА. Да.
АРТЁМ. А чё, он не знал?
АНДРЮШКА. Не-а. Не знал. Теорию вывел, а не знал.
АРТЁМ. Какую теорию?
АНДРЮШКА. Как с людьми поступать согласно диалектике.
АРТЁМ. Чему согласно?
АНДРЮШКА. Диалектике Мёртвых Коммунистов. (Полуприкрыв глаза, постепенно входя в транс.) Самоубийцы – вероотступники, уклонисты в сторону анархо-индивидуализма, уничтожение устрашающее… Попавшиеся в сети – пособники врага, уничтожение по законам военного времени… Найденные случайно – безымянные вехи смерти, обыск с целью определения статуса, затем похороны, могила без опознавательных знаков… Раз в год – паломничество к Мавзолею…
АРТЁМ. На хуй?
АНДРЮШКА. Что?
АРТЁМ. К Мавзолею на хуя?
АНДРЮШКА. Так это всё Ленин придумал.
АРТЁМ. Это он тебе всё сказал?
АНДРЮШКА. Не только это. Он ещё про лето говорил.
АРТЁМ. Какое?
АНДРЮШКА. Ты какое помнишь больше всего?
АРТЁМ. Да я вообще лето слабо помню. Хули там понимать? Лето – это одно и то же. На речку, в лесу забухать, ну ещё можно на Грушу съездить… Одно и то же. Я больше зиму запоминаю. Сидишь в подвале, у трубы – на улице холодрыга, а тебе тепло, ещё на вино насуетишь – тогда вообще ништяк… Или накуриться там… заебись, одним словом…
АНДРЮШКА. И так каждую зиму?
АРТЁМ. Ну да.
АНДРЮШКА. А чем она тогда у тебя от лета отличается?
АРТЁМ. Ты чё? Зимой холодно!
АНДРЮШКА. Ясно. А лета, значит, не помнишь?
АРТЁМ. Не. Конкретного – нет. Один хуй же всё.
АНДРЮШКА. Летом человек присматривается к своей смерти.
АРТЁМ. Чё?
АНДРЮШКА. Летом он старается сделать так, чтобы было что вспомнить, когда придёт осень.
АРТЁМ. Кто?
АНДРЮШКА. (Вздыхает.) Заебал ты меня. Придумывай давай.
АРТЁМ. Чё?
АНДРЮШКА. Что делать будешь перед смертью.
АРТЁМ. Да хуй знает. Не, а чё щас можно сделать? Ну, ёбнуть разве что…
АНДРЮШКА. (Наливает ему полный стакан.) Давай.
АРТЁМ. А себе?
АНДРЮШКА. У меня ещё есть. Давай.
АРТЁМ. Ну – за нас с вами, за хуй с ними.
АНДРЮШКА. Давай. (Немного отпивает.) Только залпом пей, и не блевани смотри.
АРТЁМ. Почему?
АНДРЮШКА. А это твой последний. Помнишь?
АРТЁМ. (Улыбаясь.) А, да… я же типа умру. (Выпивает.) А-а, сука…
АНДРЮШКА. Вот и всё.
Андрюшка достаёт сзади из-за пояса нож и ударяет Артёма в горло. Тот падает с ящика, зажимая рану руками и хрипя. Спокойно глядя на него, Андрюшка берёт свой стакан с вином и медленно выпивает до дна, стряхивая последние капли на умирающего Артёма. В это время к ящикам подходят Саня и Соня.
5
АНДРЮШКА. Привет, Санёк.
САНЯ. (Спокойно глядя на Артёма.) Привет. Давно не виделись.
СОНЯ. (В ужасе.) Ой, бля…
АНДРЮШКА. Спокойно.
САНЯ. Да, Сонь, успокойся. Тебе теперь волноваться нельзя.
СОНЯ. Бляааа… (Старается отодвинуться от Андрюшки.)
АНДРЮШКА. Спокойно, Сонь. Присядь. Ничего тебе не будет. Спокойно…
САНЯ. Да, Соня. Садись. Всё нормально. (Сажает Соню на ящик.)
АНДРЮШКА. Вот так. Всё в порядке…
САНЯ. Да уж… Слушай…
АНДРЮШКА. Да?
САНЯ. Я, конечно, всё понимаю… надо было прямо здесь его ёбнуть?
АНДРЮШКА. Ну, ты же слышал?
САНЯ. Да слышал…
АНДРЮШКА. Ну вот. Я, кстати, тебя тоже слышал. Любопытная теория.
САНЯ. Да твоя тоже ничего.
Пауза. Соня всхлипывает на ящике.
АНДРЮШКА. Я тут подумал…
САНЯ. Чего?
АНДРЮШКА. Может, зря?
САНЯ. В смысле – его-то? Да ладно тебе… хотя…
АНДРЮШКА. Что?
САНЯ. Артём – он же балласт, так?
АНДРЮШКА. Ну.
САНЯ. А балласт – тоже нужен. Хотя бы для того, чтобы, сбросив его, не ёбнуться раньше времени.
АНДРЮШКА. Ну, вот я и сбросил.
САНЯ. А твой ли это балласт? И надо ли его сбрасывать? А может – поздно уже?
АНДРЮШКА. В смысле?
САНЯ. В смысле – может, мы уже все ёбнулись? И на хуй этот балласт не нужен – сбрасывай, не сбрасывай?..
АНДРЮШКА. Я его убил не совсем потому, что он – балласт.
САНЯ. А почему ещё?
АНДРЮШКА. Я ведь твою теорию тоже слышал.
САНЯ. Ну.
АНДРЮШКА. У вас получилось?
САНЯ. Соня, получилось у нас?
СОНЯ. (Ещё не оправившись от шока.) Да… вроде…
АНДРЮШКА. Вот и хорошо. А знаешь что?
САНЯ. Что?
АНДРЮШКА. Сто пудов – Артём подумал, что твоя теория – всего лишь заморочь. Раскрутка. Охуенная, кстати, раскрутка. Не просто раскрутить бабу – а сделать так, чтобы она сама попросила. Типа снизойти. Понял? А если он её запомнил? Представляешь, сколько Сонь способен перетрахать этот мудак, вооружённый таким супероружием?
САНЯ. Н-даа…
АНДРЮШКА. Сколько на свет родится Артёмов? Сколько балласта? Это уже не необходимый груз, это – мёртвый якорь!
САНЯ. В натуре, бля…
АНДРЮШКА. А самое главное – в конце концов настанет время, когда мы станем молчаливыми памятниками самим себе. Придёт лето, которое мы не сможем отличить от других. Придёт осень, которая принесёт с собой лишь портвейн в подъезде – в отличие от портвейна в лесу, летом. Придёт зима, которая будет отличаться от осени лишь тем, что мы переберёмся из подъезда в подвал – к тёплым трубам. А потом – весна, которую мы отличим от зимы только по надоедливому звуку падающих на жестяные оконные козырьки капель! А лето, которое придёт за ней, мы не увидим вовсе – потому что ни хера не видно из нашего заросшего пылью и паутиной подвального окна!!
САНЯ. Лето, которого мы не видели вовсе…
АНДРЮШКА. Именно! Саня! Мне всего четырнадцать, блять – но я это понимаю! Я целый год ломал пополам и запихивал в духовки мертвецов, чтобы вспомнить своё лето! Я ёбнул человека, который сошёл с ума на почве поиска истины в смерти! Большевика! Он хоть и ёбнутый, но понимал, что человеку необходим не один только портвейн, для того, чтобы радоваться жизни и достойно умирать!
САНЯ. Да спокойно, спокойно, Андрюшка. Понял я, понял…
АНДРЮШКА. Да я и не сомневался…
САНЯ. Так. Ну ладно. Ты щас куда?
АНДРЮШКА. В Мавзолей.
САНЯ. Это в столицу?
АНДРЮШКА. А что, есть поближе?
