АЛЯ. Щас, расстаралась для тебя! Больше мне делать нечего! У меня и так работы много. Сам видел. И объявлять надо, и не просчитаться. Денег-то, видал, сколько? Ну вот. Куча целая…
ПЕТР. Какие там деньги. Медяшки…
АЛЯ. Ты у нас богатый, ты у нас в дорогих куртках ходишь. Большие деньги получаешь. А люди живут плохонько, кое-как. Для них и пять копеек – тоже деньги. А для меня уж – тем более. Мне надо внимательной быть, чтобы не просчитаться…
ПЕТР. Ага. Сорок да сорок – рубль сорок. Колбасу брал? Не брал. Два восемьдесят… (Хмыкнул.) Смешная ты. И будто даже глупая. Ты не говори больше этих слов в автобусе. Не надо. Весь автобус ведь смеется. Ну, что ты, как дура какая?
АЛЯ. Дак если дура, дак что теперь сделать? Умная-то у тебя вон, наверху живет, в душ собирается, на виду у всего народа… А я – дура. Ну, что сделаешь? Всю жизнь дурой была, такой, видать, и помирать буду…
ПЕТР. Не говори больше таких слов в автобусе. Стыдно за тебя…
АЛЯ. (моет обувь.) Чего в аэропорт ездил? Неужто спецом, хотел на меня посмотреть? Ой ли? Не верится. Обратно я тебя, вроде, не видела…
ПЕТР. Обратно на такси ехал…
АЛЯ. Богатый ты, мальчишка, богатый.
Взяла половик, трясет его над клумбой.
ПЕТР. Расписание узнавал.
АЛЯ. Слетать куда-нить решил? Смотри, осторожнее. Самолеты нынче разбиваются.
ПЕТР. Не разбиваются..
АЛЯ. Да большинство что разбиваются!
ПЕТР. Не разбиваются…
АЛЯ. Разбиваются, разбиваются.
ПЕТР. Не слетать, а улететь я хочу…
АЛЯ. (трясет половик.) Ну да?
ПЕТР. Пора уж.
АЛЯ. Ну, счастливого полета. (Вдруг.) «Мы прибыли в станцию нашего назначения – аэропорт! Всем встречающим – удачных встреч и деловых контактов, всем взлетающим – мягкой посадки и хороших покупок, а всем провожающим – хорошего настроения на долгие годы! Улыбайтесь друг другу, товарищи, улыбайтесь! Доброта и улыбки присущи людям!..»
Хлопнула дверью, ушла к себе в комнату. Упала на кровать, плачет.
Петр курит, стоит на крылечке.
Открывается дверь Вариной комнаты. Выходит Варя в халате, на голове полотенце, в руках – полиэтиленовый пакет, в нем какое-то шмотье.
ВАРЯ. (машет пакетом, Петру, тонким голосом.) Петрик! Петрик!
ПЕТР. Что тебе, Варварчик?
ВАРЯ. Я иду мыться! Ку-ку! Петрик! Иду к тебе!
Пошла вниз по лестнице, но остановилась, потому что Петр, глядя на нее, снизу вверх, вдруг начинает хохотать.
Сначала тихо, а потом сильнее, громче, дурнее. Упал на клумбу, перевернулся на спину, мнет желтые ноготки и хохочет, хохочет…
Варя прижалась к двери своей квартиры, молчит.
ПЕТР. Как ты, говоришь, в молодости представлялась мужикам? Забыл я, как, а? Ева… Ева – как? Ну? Ева… Ева?
ВАРЯ. Ева Браун…
ПЕТР. (хохочет.) А зачем, скажи? Зачем, ну?
ВАРЯ. Так интереснее… Придумала себе такое имя… Хотела даже паспорт поменять… Петрик, а, Петрик?
ПЕТР. Паспорт?! Паспорт?! Ева Браун? Ева?! Ева Браун?! Ева?! Ева Браун?!
ВАРЯ. Красиво… Красиво… (Бормочет.) Ева Браун… Ева Браун…
ПЕТР. Умру сейчас… Умру… (Хохочет, катается по клумбе.)
Где-то далеко играет музыка.
ВАРЯ. Тихо ты, тихо… Не надо так… Не смейся… С ума сошел… Ну?
ПЕТР. Не могу… Не могу я… До слез довела… Ева Браун! Ева Браун! Не могу, не могу…
ВАРЯ. Не надо!!! Не надо!!! Не смейся!!! Петенька, не надо… Я боюсь! Мне страшно!!! Мне страшно!!! Не надо!!!
Петр хохочет, Варя прижалась к двери, обезумевшими глазами смотрит на него.
Летит мимо окон поезд. Летит издалека, накатывает, завывает. Пронзительный грохот.
Прошел поезд. Петр сел на землю, взял в зубы травинку, смотрит на Варю с улыбкой.
ПЕТР. Эй, Варька! Ева Браун! Слышишь?
ВАРЯ. Ну, чего? Напугал как…
Привела себя в порядок, пошла вниз по ступенькам
ПЕТР. Стоять там! Не двигаться, сказал! Ну?!
ВАРЯ. (остановилась, с улыбкой.) Ну, чего тебе? Чего опять?
ПЕТР. Варька, любишь ты меня? Скажи честно, ну? Любишь?
ВАРЯ. А то ты не знаешь…
ПЕТР. Скажи громко. Видишь, весь «восьмиквартирный» к занавескам прижался, спрятался, ждут, когда ты скажешь громко, во всю мочь, когда ты ответишь мне… Слышишь?! Притаились, наблюдают, крысы… Доставь ты им праздник… Ну, заори, что любишь, что любишь – заори во всю, ну?!
ВАРЯ. Ну ладно тебе… Разыгрался, не остановишь, смотри-ка…
ПЕТР. Заори, сказал!
ВАРЯ. Да люблю, Петрик, люблю тебя! Ну?
ПЕТР. А еще громче! Ну?!
ВАРЯ. Люблю! Так бы и полетела куда!
ПЕТР. Смотри, летчица, не упади оттуда… А ну, давай, Ева Браун, раз ты меня так любишь – меня, убийцу, зэка, тюремщика! – а ну, давай, для меня сделай, что попрошу! Ну?
ВАРЯ. Что сделать-то?
ПЕТР. А ну пройди до кочегарки голая. Ну?! На виду у всех! Они ведь смотрят, ждут… И я жду, чтобы ты мне доказала, что ты не кошка какая-нибудь, а с серьезными намерениями… Ну?
ВАРЯ. Ну ладно, ладно, хватит же.. Что ты, как дурак выхваляешься? Перед кем выхваляешься? Ну?
ПЕТР. Насчет дурака поговорим с тобой потом, отдельно… Ответишь мне еще… А сейчас – делай, что сказал! Быстро, ну?!
ВАРЯ. Ладно, ладно, хватит, ерундой занимаешься…
Пошла вниз.
ПЕТР. (вскочил с земли, тихо, серьезно.) Стоять, девушка… Стоять, курвочка… Кому сказал, ну?! Стоять… Стоять… Делай, что тебе приказывают… Быстро делай или я тебе сейчас… Ну?! Ты ведь знаешь, что я шутить не люблю… Давай!!!
ВАРЯ. Брось, брось, ну, брось, не надо, чего ты, не надо…
ПЕТР. Кому сказано?!
ВАРЯ. Ну не надо, не надо…
ПЕТР. Я жду. Раз. Два…
Варя раздевается.
Три. Теперь иди сюда…
Хохочет во всю глотку, со слезами:
Эй, вы, смотрите, ну?! Видали, как меня любят? Я еще человек! Вы думали, что вы меня в баранку скрутили, думали – меня растоптали, а еще – человек! Я еще поживу! Ради меня вот что бабы делают! А вы думали – меня уже нет, да? А я есть, я живой, я еще триста лет буду жить, кровь вам портить, сволочи! Иди, Варька, иди, пусть все видят, что ты для меня делаешь! Не для кого-то там, а для меня! Ни для кого бы не сделала, а для меня делаешь такое, делаешь, делаешь, делаешь!!! Иди, иди, иди, иди! Плыли три дощечки! Иди, Варька, не бойся, я тебя никому в обиду не дам, никому! Не бойся, иди быстрее! Пусть все видят! Скоты, смотрите! Всех вас, скоты, ненавижу, всех поубивать готов, башкой об стенку, всех, всех, всех!!! Иди, иди, иди, иди!!!!
Варя спустилась с лестницы. Промчался мимо поезд. Варя прячет лицо руками. Рванула в кочегарку. Закрыла за собой двери, плачет, ругается. Петр хохочет.
ПЕТР. (сел на скамейку, смеется через силу.) Вот так вот вам… Вот так вот вам… Вот так… И никак больше. Вот так, так, так, так вот, так, так!!!! Дражайшая моя половина…
ВАРЯ. (кричит из кочегарки.) Принеси мне одежу! Ну? Кому сказала?! Сволочь ты, Петрик… Татарин ты! Тюрьма твоя мама! Вот так! Бесстыдник ты! Неси одежу, кому сказала, ну?!
Петр, посмеиваясь, встал. Как пьяный, качается из стороны в сторону. Взял пакет с бельем двумя пальцами, брезгливо кинул в дверь кочегарки. Снова сел на лавочку, смеется.
ПЕТР. Концерт…. Бесплатный, зараза…. Смотри – не хочу….
ВАРЯ. (кричит.) Манекен чертов! Кишмиш с говном! Татарин! Татарская рожа твоя! Паразит ты! Иди спину потри, ну? Петрик, слышишь?
ПЕТР. Сейчас…
Варя в кочегарке открыла краны, шумит вода. Петр подходит к окну Али, стучит в него.
(Шепотом.) Алевтина… Алевтина… Слышишь, Алевтина?!
Аля выглянула в окно.
АЛЯ. Чего?
ПЕТР. Я приду к тебе сегодня ночью?
АЛЯ. Есть у тебя к кому ходить. К ней иди.
ВАРЯ. Ну, слышишь, нет? Спинку потри, сказала, потри, эй, Петрик, ну? (Что-то напевает, плещется водой.)
АЛЯ. Зовет.
ПЕТР. Да ну ее, дуру… К тебе приду. К тебе…
АЛЯ. Я перед тобой голая ходить не буду…
ПЕТР. (улыбается.) Будешь… Будешь…
АЛЯ. Не буду…
ПЕТР. Будешь… Будешь… Куда ты денешься… Будешь….
АЛЯ. И смеха твоего не боюсь… Манекен… не боюсь, слышишь?! Иди вон, зовут тебя… Иди, иди…
ПЕТР. Будешь… Будешь… Будешь…
АЛЯ. Не буду… Не дождешься… Не буду…
ПЕТР. Приду ночью, приду…
АЛЯ. Я окна недавно вставила, зачем мне снова морока с ними…
ПЕТР. Будешь… Будешь…
АЛЯ. Не буду… Не буду…
ПЕТР. Будешь… Будешь…
АЛЯ. Не буду…
ПЕТР. Будешь…
Идет поезд, грохочет.
Темнота
Четвертая картина.
Ночь. Варя сидит на постели. Петр лежит на кровати.
ВАРЯ…. Вот на той березе он и повесился. Страшно так было… Голову задрал высоко-высоко, мне так и не сделать, не показать тебе, ага… Сам в белой-белой рубашке, черные штаны такие, отутюженные со стрелками… И сам длинный-длинный, высокий, худой-худой. Зеленые листья, а в них человек висит… Как же ему страшно, наверное, было. К смерти готовиться страшно было. Ведь ему же надо было рубашку постирать, брюки погладить, ремень приготовить. Это он, наверное, был уже не в своем уме. А если он все соображал? Как же ему, бедному, страшно было… Я у матери спрашивала потом: «Мама, а за что его звали «Леня-Лида»?» Она мне тогда сказала: «Не вспоминай его, доченька. Люди виноваты. А он – несчастный он был человек… Его душа до конца веков будет по земле бродить…» Так и сказала: бродить. Вот я с тех пор и боюсь. В окошко кто стукнет – я пугаюсь до смерти. Отец, правда, тот сук спилил потом. Ну, на котором «Леня-Лида» повесился. (Пауза. Смотрит в окно, очень тихо:) Во-он кладбище. Мамка и папка – во-о-он…
Очень долго молчит.
У Вари на стене висит вымпел «Победитель социалистического соревнования.»
Варя встала. Прошла по комнате, не включая света. Поправила вымпел.
